применения, гудел, замерев, геликоптер. – Я нахожусь внутри фантастический сумасшедший дом!
– А здесь нет ветра, – сказал Дима, вертя головой по сторонам.
– Там шумел ураганистый буря, – согласился с ним Пол. – Все, что было слабое, летало через воздух… Здесь – рай!
Власов, покосившись на американца, ощерился в беззвучной ухмылке.
Вертолет, поддав газку, развернулся и полетел куда-то в сторону. Лестница билась и болталась под ним. Вскоре он снизился далеко внизу, у отрога, на пустоши вылизанного ветрами плато. Шум винта стих. Разъяренный пилот, видимо, решил, не докладывая покуда по инстанциям, подождать своих странных пассажиров неподалеку от места их неожиданного десантирования. Логика в таком действии определенно существовала, хотя выступала она в противовес вопиющему абсурду: в самом деле, непонятный и возмутительный поступок спрыгнувшего за борт кретина и последовавших за ним его сотоварищей был похож на действия сумасбродных параноиков, но, как наверняка рассудил пилот, морозец, недостаток кислорода и прочие трудности быстро вернут придурков в сознание. А уж после-то он им устроит излечение от расстройства ума и души.
– Представляю, что думает о нас летчик-ас, – сказал Александр, барахтаясь в снегу. – Не знаю, как и извиняться.
– Извинимся, – успокоил его Градов. – Поразмысли лучше, что плести про мое исчезновение, если…
– Что «если»? – грустно спросил Ракитин.
– Сам не знаю. Ну… вперед?
– Вы!.. Вашу мамашу растак! – подал голос Власов, передергивая затвор пистолета. – Всем – на борт! Иначе – стреляю!
– Да ладно, Коля, давай-ка за нами, на сегодня отвоевался! – отмахнулся от него Ракитин. – Не порть финал, история вот-вот и закончится… А как закончится, так и разберемся!
– Ты серьезно отвечаешь за свои слова? – выкрикнул Власов.
– Я отвечу!
– Ну, гляди, друг ситный! Твоя пуля – со мной!
И, разгребая вязко утягивающую вниз толщу снега, они словно поплыли в ней, переворачиваясь и изгибаясь, – к склону горы, как к берегу.
Наст истончился в колкий, смерзшийся щебень. Ракитин снял перчатки, погрел дыханием онемевшие, синие от холода пальцы. Дальше идти было некуда. Над ними, заслоняя небо, высилась отвесная стена с округлым и черным проемом расселины, похожей на съеженную временем каменную арку.
– Вот и все, – сказал Градов. – Еще десяток шагов вверх – и все…
– Неужели… здесь? – Ракитин поднял глаза на уходящую ввысь вертикаль камня.
– Или нас крупно разыграли, или… – Градов замолчал.
Взгляд его, до того опустошенный, пристально уперся в Ракитина, и было в этом взгляде сомнение какой-то тягостной мысли…
– У меня ледоруб, – сказал Александр. – Нужен?
– Где ледоруб?
– Под курткой. За спиной. Ручку я вчера отпилил, чтоб покороче…
Градов звонко, как никогда, расхохотался. Затем потянулся всем туловищем и легко прыгнул вверх, ухватившись пальцами за края трещины. А после, ступая по едва различимым уступам и рытвинам, полез выше и выше – к расселине.
Компания последовала за ним.
Полыхнуло кинжально солнце, внезапно вышедшее из-за грузной туши облака, синь неба стала еще гуще, и скалы блеснули матовым глянцем. Тут были какие-то черные горы, безо всяких тонов серого и коричневого. Графические. Неземные.
Ракитин, цепляясь замерзшими пальцами за режущий перчатки камень, взбирался по круче вздымающегося в вышину колосса, глядя на следующего впереди Градова. Его фигура в нелепо развевающейся куртке, минув край уступа, исчезла, словно поглощенная небом.
А затем навстречу протянулась рука, и Александр, обдирая колени, выполз на небольшую площадку перед расселиной.
Он тяжело привалился к скале, подогнув под себя замерзшие ноги. Закусил побелевшую костяшку кулака. И почувствовал парализующую, тоскливую усталость.
Напротив, в ложбине приземистых гор, с пушечным грохотом сорвалась, заклубилась лавина, пышной солнечной волной стекая в низину. К ногам Ракитина с сухим шорохом скатились мелкие, потревоженные эхом камешки.
Неожиданно к нему пришло далекое, вялое недоумение…
Окруженный чутко дремлющей могучей стихией, в неизвестности, он был отрешенно спокоен, хотя знал – смерть здесь повсюду, и любой шаг может вести к ней, особенно безучастной и неумолимой среди вечности неба и камня.
В ту же секунду мир залил странный, неземной свет, как бы выстреленный сюда светилом; горы вокруг Ракитина качнулись, словно мимо глаз его пронесли увеличительное стекло, и защемило сердце, как при падении с высоты…
Вот он – миг аномалии… Миг выбора.
Прижался щекой к скале, глядя, как взбираются на уступ Власов, Астатти и Дима. Где-то там, за
