- Ты уверен, что… - начал Георгий, но тот его прервал:
- Нет. - Золотистые брови сошлись на переносице. - Я совершаю ошибку. - Лайонел посмотрел в глаза своему когда-то лучшему другу, но не прочел в них ни осуждения, ни желания на правах временного правителя предотвратить ошибку. Георгий был абсолютно спокоен, тогда как Лайонелу казалось, что его медленно и уверенно разделяют на две части.
- Что позволяет тебе оставаться таким спокойным? - поинтересовался молодой человек, неспешно шагая вдоль камер, заложив руки за спину.
Друг пожал плечами.
- Не мне волноваться об этом городе.
Они помолчали, и Лайонел поинтересовался:
- И что же ты все-таки думаешь?
Георгий усмехнулся.
- Я думаю, тебе все равно, кто и о чем думает. Это твой город, и если он больше не будет тебе принадлежать, то и другим тоже. И так во всем, ты не умеешь уступать. Данной тебе властью ты готов отправить на смерть сотни сотен своих подданных, и единственное, что тебя при этом тревожит, - как бы не делать между двумя своими драгоценностями выбора. Между городом и этой девчонкой! Ведь выбрать ты не можешь! Да и зачем, если как всегда можно рискнуть и получить все! - Он говорил таким тоном, как будто ничего естественнее этого просто не существовало.
- Какая любопытная точка зрения, - хмыкнул Лайонел, смерив его ледяным взглядом. - Не помню за тобой такой откровенности.
- Но это не значит, что я питал когда-либо иллюзии относительно тебя.
Их взгляды схлестнулись, Георгий первым опустил глаза, промолвив: - Одни ставят сразу все на карту, а другие осторожничают и тянут из жизни по нитке. Когда кто-то скажет: «Выхода нет», потому что имеющиеся выходы неприемлемы, слишком опасны, ты выбираешь самый невообразимый. И я почти верю, нет на свете такого, чего бы ты не сумел заполучить во имя Великой любви к себе.
Лайонел остановился перед камерой, привлеченный знакомой фамилией «Зазаровский» на железной табличке сбоку. Затем вновь обратил взор на собеседника. Прошло несколько месяцев после заговора Анжелики, но натянутость ощущалась даже в воздухе, наэлектризованном и тяжелом. Между ними пролегла сама бездна, глубочайшая и кровоточащая как незажившая рана. Оба чувствовали себя точно в ловушке. И знали, «как прежде», когда они могли читать друг друга без слов, уже не будет никогда. Это осознание угнетало их, а бессилие что-то изменить приводило в ярость и отчаяние, которое оба искусно скрывали. Ничего иного, стоя на разных концах бездны, им не оставалось.
- Сегодня ты мне сильно напоминаешь Йоро. Он тоже любит пофилософствовать на тему моих мотивов. Утомительно. Поверь, о себе я знаю куда больше, чем кто бы то ни было.
- Тогда не спрашивай, что я думаю, - развел руками Георгий.
Молодой человек вздохнул.
- Речь о стратегии! Что ты о ней думаешь? А не обо мне и моих внутренних метаниях!
- Стратегия отменна, - коротко ответил бывший друг.
Лайонел не успел ничего сказать, за решеткой мелькнула тень и раздался слабый с хрипотцой голос:
- Отменная, за исключением одного: что помешает, скажем, мне - одному из могущественнейших вампиров этого города не принять в самый ответственный момент сторону противника?
Голос - гнусавый, с хрипотцой Лайонел прекрасно помнил, как и его обладателя - мужчину неопределенного возраста, худощавого на лицо, с маленькими узкими глазками и носом, похожим на клюв попугая. Еще в начале осени прошлого года этот почтенный господин был вхож в лучшие дома Петербурга и уважаем в высшем обществе.
Молодой человек неприязненно скривился. Пятьдесят лет он терпел выходки этого малоприятного идиота из-за его редкого дара, и последней каплей стала нелепейшая проделка: закинутая девушка на крест ангела, венчавшего Александрийскую колонну на Дворцовой площади. Ее кровью был заляпан весь столп, и служба уборщиков едва успела все очистить до рассвета.
Лайонел, нисколько не взволнованный выпадом пленного, вкрадчиво поинтересовался:
- Зазаровский, зачем тебе свобода? Почему ты хочешь выйти из тюрьмы?
- Тебе известно! - надломленным голосом выкрикнул пленник.
Конечно он знал: женщины, хорошая кровь, женщины, мальчики, много крови - вот что совсем недавно составляло счастливейшее существование обитателя камеры номер тысяча тридцать пять.
Молодой человек задумчиво посмотрел на Георгия, рассеянно теребившего золотую пуговицу на рукаве пиджака, и ответил:
- Он хочет выйти из тюрьмы для того, чтобы жить! Понимаешь?
Взгляд друга прояснялся и он кивнул.
- Да, перерождение большинству из них сейчас совсем некстати…
Катя сидела на краю крыши нежилой пятиэтажки, подставив лицо теплому ветру. Огромная белая луна висела над тонкой трубой, неизменно выпускающей серый дымок. Небо походило на черный бархатный плащ - ровный, без единой складки, с нашитыми серебряными звездами, крупными, точно вырезанными из фольги. Внизу простиралась длинная улица, со всех сторон зажатая старыми уродливыми домами, через дорогу находился какой-то завод, а напротив него - дом братьев, окруженный высокой стеной с колючей проволокой.
Так хорошо было сидеть, откинув голову, глядя в непостижимую черноту небес, и осторожно, как будто по неосвещенному коридору, на ощупь передвигаться в своих фантазиях.
Сегодня ей хотелось мечтать, и это внезапное желание сперва напугало ее. Ну о чем ей мечтать? За нее уже все-все решили, а мечты - они для свободных. Но сколько она мысленно ни смеялась над собой, фантазия ее несла на новообретенных крыльях, аж дыхание перехватывало.
Девушка почувствовала в себе небывалую силу, больше она не желала сидеть в своей комнате, уставившись в стену, или бесцельно бродить по району. Ей хотелось что-то делать, энергия, которую она пыталась постоянно в себе угомонить, рвалась наружу. Сама толком не понимала, чего собирается добиться. Одно уяснила: сидеть и жалеть себя она больше не намерена.
И так легко и спокойно ей стало от этого решения, что Катя негромко засмеялась.
Примостившийся рядышком Йоро, как никто умеющий, когда требуется, хранить тишину, спросил:
- Вспомнила что-то?
- Не совсем…
Катя хотела ему признаться, но ее взгляд скользнул по черной трубе, выпускающей дым, и она воскликнула:
- А ты не знаешь, что там? Это завод?
Как ей показалось, мальчик смешался, и она уже хотела беспечно махнуть рукой, но он ответил:
- Лучше тебе не знать…
Девушка насторожилась, потребовав:
- Скажи!
Йоро почесал ногу и нехотя проворчал:
- Это винный погреб.
Катя продолжала непонимающе на него смотреть, но поскольку он молчал, заметила: - Но вампиры же не пьют спир… - Она осеклась, да так и осталась сидеть с приоткрытым ртом, с ужасом взирая на устремленную к луне черную трубу. Усилием воли девушка отвела взгляд от серого дымка, охрипшим голосом прошелестев: - Ты хотел сказать крематорий…
Так вот откуда нескончаемым потоком кровавое вино текло в дома вампиров города.
- Я вообще не хотел говорить, - сознался оборотень и свел на переносице черные брови.
