запах моря. От порывов ветра в него добавлялся морозно свежий аромат парфюма Лайонела, такой знакомый, привычный и родной, как что-то очень дорогое и любимое из прошлого. Звучала мелодия из драмы «Пер Гюнт» — «Танец Анитры». Струнную группу оркестра необычайно украшал серебряный звон треугольника, едва приметный на фоне динамичных подъемов, трелей, но вместе с тем придающий особую прелесть всей композиции.
Корабль с черными парусами, с носом, увенчанным недостижимым Граалем, отдалялся. И неожиданно девушка подумала о Теофано. Ведь он был совсем один в целом свете, вечный странник по морям, обреченный собирать золотые монеты сатаны, чтобы выдать замуж ту, кто давно живет лишь в его воображении.
Катя всматривалась вперед в надежде увидеть полоску суши, но ее все не было.
— Что ты думаешь о драме «Пер Гюнт»?
— Какое действие? — уточнил молодой человек, плавно двигая веслами.
— Четвертое. Танец Анитры.
Лайонел улыбнулся и процитировал:
Он засмеялся.
— Чего мужчина только не пообещает женщине за удовольствие: и луну, и звезду, и душу.
Катя скептически сложила губы и покачала головой.
— Я и не подумала, что образ главного героя может быть тебе так близок. — Она вздохнула. — Хотела бы я тоже тебе процитировать…
— И я даже знаю что, — ухмыльнулся Лайонел.
— Раскаянья — это неотделимая часть осознания своей сути. Но нелишне помнить, что именно наша суть пишет жизнь как роман, а раскаянья в ней — лишь краткие эпизоды. Раскаянья никогда не перепишут готового романа, они могут лишь бессмысленно желать вернуть время вспять. — Молодой человек слегка наклонил голову к Орми и, вздернув бровь, прибавил: — Сожалеют слабаки, те, кто не способны вовремя осознать свою суть и принять ее!
Последние слова были сказаны так яростно, что Катя сильно засомневалось, будто речь идет все еще о пьесе. Холод в глазах стал пронзительнее, лицо застыло в одном выражении, и лишь лунные блики играли на кончиках ресниц, оживляя образ этого ангельски-прекрасного вампира.
Девушка с трудом отвела от него взгляд и увидела, как нос лодки медленно освещается. Словно тот своим острием прорвал черный занавес, за которым жило утро.
Лайонела озарило нежно-розовым и голубым сиянием, потом свет добрался и до нее, неощутимыми прикосновениями поднялся по ногам, укрыл руки — и вот вся она уже в этом нереальном свете, а впереди, точно алый от крови, возник остров.
Девушка обернулась, уверенная, что увидит рваный занавес ночи, но там лишь простилалось спокойное море — голубое и прозрачное.
А над островом занимался рассвет, тонущий в другом море — кровавом от маков.
Зрелище невероятной красоты и с тем же пронизанное одиночеством, столь глубоким и абсолютным, что у девушки перехватило дыхание.
— Где мы? — прошептала она, ощущая давно позабытое чувство, когда вдруг не хватает воздуха.
— Остров Чертовых зеркал, или остров Кровавых маков, как его еще называют — само сердце богини Мании[8].
Лодка ударилась о берег, Лайонел взял сумку и помог Кате сойти.
Девушка старалась не наступать на цветы, но их оказалось столько, что шагу было некуда ступить — одна сплошная зелень, а сверху алая вуаль. В воздухе витал тонкий травяной запах, горько терпкий и дурманящий.
Молодой человек взял ее за руку.
— Идем.
Они ступали по макам, и сломанные сизовато-зеленые стебли источали сладостную горечь, а нежнейшие лепестки отрывались и сыпались на землю яркими кровавыми пятнами. Тут стояло полное безветрие, по-летнему удушливо-теплое, даже горячее.
Орми с Нев сорвались с плеч Лайонела и полетели вперед, а девушка услышала звонкий детский смех. Доносился он не с воздуха — от летучих мышей — с земли.
— Ты слышишь? — спросила Катя, на миг решившая, что смех, как и музыка, лишь у нее в голове.
Лайонел не успел ответить, мимо в траве пробежал кто-то черный.
Девушка резко оглянулась. Позади, на вытоптанной ими тропке стоял чертенок. Не больше ста сантиметров, поросший черными жесткими волосами, с двумя рожками и огромными черно-зеркальными глазами.
Маленькими копытцами он поднимал сломанные стебли, хватал опавшие красные лепестки, пытаясь приделать их на место.
Катя изумленно взглянула на Лайонела. На них чертенок внимания вовсе не обращал, как будто не видел.
— Что он тут делает, это же создание Наркисса? Молодой человек потянул ее за собой, на ходу объяснив:
— Наркисс создал Чертов лабиринт, а сами черти создание богини Мании. Старейшина украл горстку отсюда и перевез в подземный Иерусалим.
— А зачем она их создала? — Девушка посмотрела через плечо на чертенка, но тот по-прежнему был увлечен цветами. — А что они тут делают? Разве это не межмирье? Почему у них есть глаза?
