тебя, а потом взял бы меня. — Она невесело рассмеялась. — Очень даже может быть прямо в луже твоей крови!
Юноша покачал головой и красновато-каштановая прядь вновь упрямо упала на бледный лоб.
— Бессмысленно жить, зная, что ты трус!
— Бессмысленно смело погибать, если это ничего не изменит! — парировала она.
Девушка видела, что ему хочется спорить, синие глаза горели, а губы подрагивали, но он плотнее их стиснул и осторожно взял ее руку в свои ладони.
Долго сидели молча, а потом она спросила:
— Значит, все это время ты притворялся?
Он стыдливо потупился, прекрасно поняв, о чем она.
— Прости, Лилу. Ведь я уже все перепробовал! Думал так, безразличием, завоюю твое внимание…
В ночи долго звучал ее безудержный смех.
Темная вода билась о борт корабля, ветер резкими порывами надувал черные паруса, воздух был пропитан влагой. В темном непроглядном небе — ни звезд, ни луны.
Катя стояла на палубе у бортика, глядя на волны — тяжелые, свирепые, с белейшей пеной. Играла увертюра оперы «Руслан и Людмила», торжествующая и ликующая в этот миг вместе со стихией.
— Проклятый шторм, его нам не хватало! — прокричал капитан, проносясь мимо.
Девушка обернулась и встретила ледяной взгляд Лайонела.
— Вернись в каюту, пока тебя не смыло за борт, — сухо сказал он.
— Не очень бы ты огорчился, — отвернулась Катя. После того, как полдня просидела, любуясь на Каридад и поддерживая с ней светскую беседу, а еще полдня мерила шагами шкаф-каюту, ей меньше всего хотелось возвращаться туда снова. Особенно возвращаться одной. Она злилась оттого, что Лайонел был с ней откровенен и высказался об их любви не так, как ей хотелось. Злилась на то, что обиделась и продолжает обижаться, вместо того чтобы наслаждаться каждой проведенной с ним секундой.
Катя тихонько вздохнула.
Разлука продолжалась даже после воссоединения. Что могло быть глупее?
А волны между тем увеличились, сила их ударов стала сильнее, корабль кидало на этих черных горках, точно кусок коры.
Лайонел подошел, бесцеремонно ухватил ее за талию и, приподняв, унес с палубы. А когда усадил ее в каюте на узкую койку, Катя срывающимся голосом, выкрикнула:
— Не обращайся со мной как с куклой!
Лед в глазах заострился, губы изогнулись в иронической усмешке.
— Может, расскажешь, как нужно с тобой обращаться?
Волосы от резкого порыва ветра разметались по плечам, начался дождь, в распахнутое окно полетели брызги.
Лайонел закрыл деревянные ставни — в каюте стало абсолютно темно. Пол под ногами качался, снаружи лило, стучало, грохотало.
— Ответишь? — напомнил молодой человек.
Она молчала, тогда он развернулся и пошел к двери.
— Куда ты? — возмутилась Катя, негодуя, что он собирается оставить ее в одиночестве.
— Не насиловать же тебя, в самом деле, — скучающе обронил он.
— Насиловать, — крикнула она ему вслед и тише прибавила: — Нежно!
Он вернулся и, присев перед ней на корточки, положил скрещенные руки ей на колени.
— Почему ты злишься?
— Потому что… — Ей столько всего хотелось сказать, в голове кружилось огромное множество возмущенных мыслей, но когда пришло время их озвучить, она не могла понять, чего хочет. — Я люблю тебя, — наконец произнесла она. — А ты несчастен от этого!
— Счастье — это просто определение для романтично настроенных людей.
— Зачем все так усложнять? — изумилась девушка.
— Вот и я о том, зачем ты все усложняешь? Счастлив я или несчастен, люблю или не люблю. Все эти определения придуманы торгашами для хороших продаж.
— Лайонел, а ты мог бы прикинуться?
Он подумал и кивнул.
— Конечно, если тебе очень хочется.
Она не знала точного ответа, но решила кивнуть. Молодой человек лучезарно улыбнулся.
— Я счастлив! Теперь мы можем заняться сексом?
— Вполне, — убито промолвила она.
В окно стучал дождь, о борт яростно бились волны, каюта качалась, играл Клайдерман «Балладу для Аделины» — нежно, нежно, нежно…
Лайонел запустил руки под платье. Катя почувствовала его мягкие губы чуть выше колена, внутри разлилось приятное тепло.
Она обхватила его голову, перебирая пальцами пряди волос. На память пришла та ночь, когда сидела за праздничным столом между братьями и Лайонел положил руку ей на бедро.
— Помнишь Новый год, — шепнула она, гладя мягкие завитки у него на затылке.
Девушка кожей почувствовала его улыбку между поцелуями и улыбнулась сама.
— Каким же бессовестным ты мне показался, — призналась она, перемещая руки к верхней пуговице его рубашки.
Он опрокинул девушку на постель и сам избавился от рубашки. Бриллиантовые запонки звякнули о пол.
— Помнишь сгоревший дом, — спросил он, осыпая ее шею и грудь в белом корсаже поцелуями, — я никогда никого так не хотел, как тебя тогда…
Она засмеялась.
— А я ненавидела тебя… — Ее ладони скользили по его рельефным плечам, спине.
Снаружи рокотал гром, дождь лупил по деревянным ставням, и двоих на узкой постели при каждой новой волне теснее прижимало друг к другу. И тихий стон потонул в шторме, заглушаемом лишь волшебными звуками фортепиано — они то нарастали, то снижались, уносясь с перезвонами вдаль.
Глава 3
Остров Чертовых зеркал
После шторма море в блаженном штиле расстелилось на многие-многие километры, гладкое, точно темно-синий шелк. А небо, усыпанное яркими светилами и сияющей звездной пылью, казалось ниже. В теплый воздух проникала ночная прохлада, слышался тихий плеск воды, бьющейся о борт корабля, и звучала нежная мелодия Сен-Санса Камиля «Лебедь». Она походила на легчайшее белоснежное перышко, медленно скользящее по зеркальной водной глади, готовое воспарить от любого дуновения ветерка.
Катя стояла в объятиях Лайонела, прижавшись щекой к его груди, и вместо ударов сердца слушала музыку.
Их уединение нарушило хлопанье кожистых крыльев — на плечо молодому человеку спикировала Орми, держащая в пасти мышь. Рогатая взяла свою жертву когтистыми крыльями и протянула Лайонелу.
Тот покачал головой.
— Спасибо, малышка, но я еще не так низко пал.
Орми не обиделась, вряд ли она вообще рассчитывала, что он примет дар. А предложила наверняка лишь затем, чтобы он не гнал ее со своего плеча. Расчет оказался верным, Лайонел позволил ей устроиться поудобнее и, когда та впилась зубами в меховую шею полевки, ничего не сказал.
