время великих войн III и II вв. стояла для гражданства далеко на втором плане, и только в отдельных случаях выступало наружу столкновение знати с демократическими тенденциями другой части римского гражданства, но с наступлением сравнительно спокойного периода ряд фактов обнаруживает всю глубину создавшихся в общине противоречий.
Различными путями властвующая знать захватила в свои руки фактическое руководство государством и твердо его удерживала. Сенат оказался вполне в ее руках после того, как по закону главное значение в нем получили те, кто ранее исполнял высшие выборные должности: так как и юридически и фактически знать играла преобладающую роль на выборах, то в сенате оказывались по преимуществу люди, ей угодные. Затем установился обычай, а вскоре стало почти обязательным, что в число всадников вносились только представители богатых и знатных фамилий, и в руках знати оказались все 18 всаднических центурий. Чтобы обезопасить себя от исключения кого-либо из звания сенаторов или всадников цензорами, знать, во-первых, с особенным упорством и с большою ловкостью проводила на должность цензоров только тех, со стороны кого она могла не опасаться крутых мер, а во-вторых, стеснила права цензоров требованием, в силу которого цензор мог исключить кого-либо из звания сенаторов или всадников, только если письменно мотивировал свое решение и обставил его такими доказательствами, которые были почти достаточны для обвинения по суду.
Чтобы не увеличивать числа путей, которыми могли достигать власти другие граждане, знать упорно отклоняла создание новых должностей и вместе с тем добивалась постоянно, что на все большее и большее количество должностей назначались люди не волею начальствующих лиц, а по выбору народных сходок, выборами же этими знать отлично умела руководить: мало-помалу по выбору стали замещаться все высшие должности в армии и на них стали попадать исключительно люди, угодные правящим кругам, в ущерб тем, кто нес в армии действительную службу с низших чинов, приобретал опытность и кого желали бы повышать в интересах дела главнокомандующие. Какие непригодные люди проникали благодаря этому на высшие места в армии, можно судить по тому, что пред началом серьезной войны их массами увольняли и предоставляли главнокомандующим право назначать на эти должности по собственному выбору. Проведя затем постановление, что высшие должности могут быть занимаемы не только с определенными промежутками времени, но непременно и в определенной последовательности, знать получила множество способов отстранять неугодных кандидатов, и в течение ста лет, почти за весь II в., ни разу не был избран в консулы гражданин, не принадлежавший к кругу правящей аристократии. Конечно, с тех пор как Рим из небольшой общины стал мировым государством и усвоил эллинскую цивилизацию, нельзя уже было вручать высшую в государстве власть даже и самому почтенному человеку, если он был только простым земледельцем: должностным лицам Рима приходилось рассматривать и решать массу самых различных вопросов, которые затрагивали серьезные интересы множества людей и в то же время были совершенно чужды тем, кто не занимался государственными делами. Но было и несправедливо и неполезно, что высшие должности замещались постоянно из очень ограниченного кружка богатых и знатных семей.
Нелегко было небогатому и незнатному человеку достигнуть высших мест и прежде, но тогда власть была в руках такой аристократии, которая заключала в себе действительно лучших людей нации, таких людей, которые и должны стоять выше людей денежных, а в то время, о котором речь теперь, при выборах почти вовсе не думали о достоинствах или пригодности кандидата, а смотрели только, чтобы это был человек известной партии. Развился самый бесцеремонный непотизм [10], и пример его показал Сципион Африканский, а еще более Фламиний, покоритель Греции.
В борьбе с нынешними врагами, особенно во время первой Пунической войны и Ганнибаловской войны, властвующая знать держалась с большим достоинством; совершенно так,.как и ее предшественники по управлению государством, она отстояла государство в эпоху самых крайних опасностей. Но во внутреннем управлении чувствовались совершенно новые явления. Должностные лица, все получавшие свои полномочия от народного собрания, уже очень редко были настолько тверды, чтобы высоко ставить свои обязанности пред государством, а относительно граждан являться строгими и требовательными, мало- помалу они совершенно утратили тот авторитет, который так сознавали в себе начальствующие лица прежде.
По мере того как в армии увеличивалось число избираемых офицеров и в нее проникало разложение, стали наблюдаться небывалые примеры трусости и малодушия, римское войско далеко превосходило еще войска греческие, финикийские и разных восточных властителей, но по крайней мере настолько же было оно ниже прежних легионов. Триумф, это прежде столь высокое отличие, стал назначаться по прихотям сходок и совершенно несправедливо. Плохо шло и финансовое управление, поборы увеличивались, а бюджет удерживался в равновесии только благодаря огромным контрибуциям, полученным от Карфагена, Македонии и Антиоха.
Существенно изменились и отношения Рима к союзникам: римское гражданство начало стремиться к тому, чтобы занимать привилегированное сравнительно с союзниками положение, совершенно так же, как знать стремилась занять исключительное положение сравнительно с остальным гражданством. Все общины, перешедшие на сторону Карфагена во время Ганнибаловской войны, тяжело за это поплатились. Некоторые из них лишились самоуправления, граждане иных приближены были к положению почти несвободных, а тех или других прав лишились все латинские общины. Теперь латинское право стало настолько ниже римского, что при основании новых колоний приходилось прямо давать им полное римское гражданство, так как даже самый бедный гражданин Рима уже не соглашался переходить в общину, пользовавшуюся только латинским правом. Государство очень потерпело от такой перемены: совершенно иначе стали относиться к нему латины, когда почувствовали, что они уже не являются избранными участниками в могуществе Римского государства, а стали просто его подданными. И если бы в это время явился на полуострове новый Ганнибал, то большой вопрос, встретил ли бы он такое сопротивление, какое оказали карфагенскому вождю самоуправлявшиеся латинские общины.
Особенно ярко проявились перемены, совершившиеся в римской администрации, в том, как управлялись провинции. Сицилия, Сардиния, Испания, попав под власть Рима, первое время вздохнули свободно: римские наместники слишком выгодно отличались от карфагенских чиновников или сиракузских владык. Но быть почти царем среди населения, не огражденного не только законами, но и чувством собственного достоинства, и оставаться республиканцем оказалось невозможным: очень скоро и римские наместники начали управлять по собственному произволу, обращаясь с жителями провинций высокомерно и даже жестоко, а всего более – обирать их бесцеремоннейшим образом. Сенат не имел средств, да не очень и стремился бороться против таких злоупотреблений: чем более они усиливались, тем реже преследовались. Для провинциалов почти единственным способом найти защиту было отдаться в число клиентов какого- нибудь видного человека, и в клиентелу Павла или Катона записывались целые города. Между тем вопрос был не только в угнетении провинций – создавалась серьезная опасность и для Рима: на должности наместников люди приобретали такие привычки, что не могли уже оставаться хорошими гражданами, они готовы были ставить себя вообще выше законов, и в этом скрывался зародыш будущих революций.
Римское гражданство в своей массе и в рассматриваемую эпоху сохраняло еще высокие качества: могучий гражданский дух, сделавший возможною победу над Ганнибалом, здравый смысл и какую-то полуинстинктивную готовность жертвовать удобствами данной минуты для достижения серьезных и прочных результатов в будущем.
Тому направлению, какое начинало преобладать в государственных делах, лучшая часть гражданства была в оппозиции, но механизм, через который гражданство могло влиять на дела, явно становился все менее и менее пригодным, менее подходящим к новым условиям жизни Римского государства: римская община была уже слишком многолюдна и разбросана по Италии, чтобы ее члены могли сознательно и осмотрительно избирать должностных лиц республики.
Мировой державе, какою стал Рим, неизбежно приходилось решать такие вопросы, в которых совершенно не могли разобраться случайно явившиеся на сходку земледельцы, и все чаще и чаще народное собрание постановляло решения непоследовательные, неосновательные и начинало играть роль почти глупую. Большинство избирателей были еще вполне честны, и к прямым подкупам прибегать было нельзя, но денежными тратами все-таки можно было многого достигнуть: должность эдила [11] мог получить только тот, кто высказывался в том смысле, что необходимо доставлять народу пышные празднества и зрелища, а на следующие должности выбирались лишь те, кто в должности эдила устраивал великолепные празднества и доставлял столичной черни хлеб по дешевой цене,
