хотя бы и собранный в провинциях несправедливейшими путями. Фламиний, добиваясь во время Ганнибаловской войны консульства, устроил игры с небывалою роскошью, был избран в консулы и – проиграл битву при Тразименском озере, великолепие народных игр осталось, однако, мерилом, по которому избиратели оценивали различных кандидатов. В высшей степени вредно было влияние на народное собрание вольноотпущенников: являясь на собрание в большом числе, они голосовали в том смысле, как указывал им патрон, и нередко давали перевес таким постановлениям, которым вовсе не сочувствовало большинство полноправных граждан.
Все это расшатывало в глазах гражданства авторитет сената, и две партии начали требовать изменения всей системы управления, но в направлениях диаметрально противоположных: одна партия желала усиления демократического элемента за счет власти сената, другая, так называемая партия реформ, мечтала о возвращении прежних порядков управления и старинных римских нравов.
Главою и типичнейшим представителем партии реформ был Марк Порций Катон (234-149). Он родился и вырос пахарем, храбро сражался в течение всей Ганнибаловской войны, от битвы при Тразименском озере до битвы при Заме. Один видный аристократ, сознававший все недостатки сенатского управления, познакомившись с Катоном, оценил качества этого человека и ввел его в политическую деятельность. Катон быстро выдвинулся, был консулом, цензором, получил триумф. Катон был человек железного здоровья, храбрый, безупречно честный, человек определенных твердых убеждений, непреклонно строгий к себе и другом. Остроумный, бойкий и резкий на язык, он неутомимо восставал против всяких нарушений духа и буквы законов и беспощадно призывал к ответственности всех, за кем знал злоупотребления. Но Катон только и мог бороться против отдельных лиц и отдельных злоупотреблений: и он, и вся его партия были совершенно не способны охватить вопрос шире, выяснить общие причины вредных явлений и бороться против этих причин.
Партия Катона заключала в своих рядах хороших граждан, но выдающихся политических умов в ней не было. Сама программа ее была только отрицательная: партия реформ желала только удалить из государственного управления те отступления от прежнего порядка, которые в него вкрались. Этим она заранее обрекала себя на неудачу: какого-нибудь удовлетворительного результата можно достигнуть только тогда, если ставить себе и преследовать положительные цели; не выработав же себе положительной программы, никакая партия не может достигнуть прочных результатов. При всей высоте и честности своих побуждений ничего не достигла, а кое в чем скорее помогала, чем препятствовала развитию того, против чего боролась, и партия реформ.
Полезны были для гражданства те обширные раздачи государственных земель, которые были произведены главным образом по настояниям Катона в 194-177 гг., но когда в своей борьбе против владычества знати эта партия поддержала предложение, чтобы к участию в голосовании призваны были и люди со значительно меньшим имущественным цензом, чем ранее, она более содействовала демагогам, чем истинным демократам. Демагоги же действовали усиленно; в то время как партия реформ думала достигнуть улучшений в управлении улучшением нравов, энергично действовали против существовавшего порядка другие люди, люди, которые просто льстили толпе, внушали, что гражданство будет управляться тем лучше, чем оно будет полновластнее, чем меньше будет значение сената. Под влиянием этой партии была уничтожена около 204 г. диктатура, которая являлась очень полезным средством восполнять недостатки своеобразной римской конституции. Эта партия была сторонницей передачи народному собранию всех назначений на должности – ее-то кандидатами и были Фламиний, Варрон и другие подобные деятели. Эта партия, наконец, постоянно требовала, чтобы расширены были права народного собрания на участие в делах администрации, особенно же в финансовом управлении. Вмешательство всего гражданства в дела финансового управления в конце концов сводилось к тому, что сходка постановляла переход общественных сумм в карманы отдельных граждан, возможность же подобных решений неизбежно деморализует и самое благонамеренное гражданство: народное собрание никогда не могло устоять пред соблазном подобных решений, тот, кто их предлагал, приобретал этим в общине такое влияние, которое тем или другим путем, но неизбежно должно было привести к гибели свободных учреждений. Народное собрание становилось просто послушным орудием в руках этих людей, свое значение как свободно решающий орган оно совершенно теряло и делалось излишним, а следовательно, и ненужным органом государственного управления. Помимо того что своими необдуманными решениями народные сходки мешали правительству чаще всего именно тогда, когда оно действовало основательно, демагоги, не замечая того, подготовляли путь, по которому рано или поздно какой-нибудь честолюбивый человек должен был дойти до присвоения себе исключительной власти, так как все чаще и чаще формальностями свободных постановлений общины прикрывались такие решения, которые по существу были лишь выражением личной воли ловкого дельца.
Такие противоположные течения существовали и сталкивались в римской общине. К реформе учреждений они, однако, не повели, напротив, в течение почти двухсот лет, от первой Пунической войны до середины II в., в римских государственных учреждениях перемен произведено было меньше, чем когда-либо. Но и в данном случае, как всегда, неизменность государственных учреждений являлась признаком организма не здорового, а уже клонящегося к упадку. Республике грозили великие опасности, и, чтобы отвратить их, нужна была глубокая, коренная реформа. Была ли она возможна при тогдашнем состоянии знаний, при тогдашних понятиях – это вопрос, на который определенного ответа дать нельзя, но и самый вопрос о такой реформе не возникал. Было, во всяком случае, упущено время для того, чтобы вспахать и засеять почву семенем добрым,- и для следующих поколений на ней выросли тернии.
Глава XI. СЕЛЬСКОЕ И ДЕНЕЖНОЕ ХОЗЯЙСТВО.
Сельское хозяйство, которое издревле было основою всего государственного строя Римского государства, в рассматриваемую эпоху подверглось значительным изменениям. Хозяйство велось или земледельческое – крупное и мелкое,- или пастбищное. В большинстве крупных поместий обрабатывалось приблизительно десятин [12] около 100. Сеялись пшеница, полба, ячмень, просо, разводились овощи, кормовые растения, виноград, оливковые и фруктовые деревья. Пашня и луга нередко орошались искусственно. Скотоводство тогда не было так тесно связано с земледелием, как теперь: мяса римляне ели сравнительно мало, и потому крупный скот держали в имениях только в количестве, необходимом для работы, и не разводили его в каждом хозяйстве, а покупали. Обрабатывались имения рабами, на имение десятин в 100 с несложным хозяйством считалось достаточным 8 рабов; на имение десятин в 50, но с виноградниками – от 12 до 15.
В глазах тогдашнего римлянина рабы стояли на одном уровне с рабочим скотом, их снабжали пищею в таком размере, чтобы они могли хорошо работать, и держали, пока они могли работать, а затем сбывали с рук, как теперь сбывают старых лошадей. Никому и в голову не приходило привязать раба к дому хорошим обхождением, никто не думал создать рабу семью и сколько-нибудь человеческую обстановку, считалось необходимым поддерживать между рабами недружелюбные, завистливые отношения. Тут видим мы в самом ярком проявлении ту беспощадность, которая свойственна капиталу, и таков уже был дух времени, таковы были не смягченные религиею отношения богатых к бедным, то, что тогда было общераспространенным, теперь представляется прямо ужасным. В хозяйственности римскому землевладению нельзя отказать: римляне – сельские хозяева любили свое дело, вкладывали в него много труда и личного интереса и извлекали из почвы все, что она могла дать. Мелкое земледельческое хозяйство отличалось от крупного только своими размерами, в мелких держали меньше рабов,- и хозяин, и его дети сами принимали участие в тех работах, какие в хозяйствах крупных исполнялись исключительно рабами.
Пастбищное хозяйство велось всегда в очень крупных размерах, скот был на подножном корму круглый год, только летом стада паслись на горах Самниума, а на зиму перегонялись на юг, в долины Апулии. Крупный скот разводился для продажи в земледельческие поместья, особенно много разводилось овец благодаря общераспространенному обычаю носить шерстяные одежды.
Доходы сельское хозяйство приносило очень небольшие. Для того чтобы при изменении количества
