— Десять повозок с самыми лучшими конями поверх ящика нагрузить сеном или соломой и держать в готовности, чтобы на них эвакуировать раненых.
— Есть, товарищ комбат.
— Идите. Лейтенант Танков!
Танков, как и другие, вытянулся, чтобы выслушать приказ.
— Ваша рота составляет основной костяк горюновского гарнизона. За Горюны вам отвечать в первую очередь. Мы не будем мешать вам, мы уйдем отсюда к железнодорожной будке. Вы будете оборонять Горюны и охранять нас. Мой НП останется на месте. Уйдут отсюда только штаб и узел связи. Ко всем вашим наблюдательным пунктам прибудут артиллерийские наблюдатели. Через них без всякого стеснения давайте заявку на артиллерийский огонь подполковнику Курганову. У него хватит снарядов, по крайней мере, до наступления темноты. Противотанковые и зенитные орудия и саперов, что в районе Горюнов, полностью переподчиняю вам. Командуйте ими, как полновластный командир.
— Ясно, товарищ комбат, — задумчиво произнес Танков и, запнувшись, нерешительно добавил: — Только разрешите за советами к вам обращаться.
— Будьте уверены, в советах и в брани, товарищ лейтенант, отказа не будет, — смеясь, ответил за меня Толстунов.
Танков ушел. Бозжанов без разрешения юркнул за ним в дверь.
Заметив это, Толстунов, улыбаясь, сказал:
— Не выдержала душа поэта — пошел первый советник.
В это время Курганов начал бить изо всех своих пушек по немцам, а немцы — по Горюнам.
— Что это такое? — встревожился Толстунов.
— Обычная артиллерийская перебранка, — спокойно ответил Рахимов. — Значит, он уже на исходном ремни подтягивает...
В это время недалеко от нашего дома грохнуло несколько взрывов. Дом закачался, как при землетрясении, посыпалась штукатурка.
— Видать, не на шутку, — промолвил Толстунов, глядя в потолок.
Мы втроем наметили по карте НЗО и ПЗО, Рахимов пошел докладывать Курганову наши соображения и просьбы об артиллерийской поддержке.
Мы с Толстуновым вышли на улицу. Горело несколько домов. Борисов и горстка бойцов бегали, пытаясь потушить пожары.
— Борисов! — крикнул я. — Убирайтесь отсюда! Он остановился, указал рукой на горящие дома:
— А как же? Ведь добро... дома горят!
— Пусть горят! Немедленно все марш в лес! Они послушно побежали в лес.
Мы пошли на наблюдательный пункт.
— Хорошо, что заблаговременно эвакуировали местное население, а нам-то такая катавасия по штату положена, — сказал Толстунов.
Лейтенант артиллерии
Мы на наблюдательном пункте, на том холмике, что на краю села. Видимость на триста шестьдесят градусов прекрасная, как говорят, с круговым сектором наблюдения. В стороне от маленького блиндажа, в неглубоком окопчике сидит на корточках рослый детина, прильнув к основанию рогатки стереотрубы. Ушанка съехала на затылок, шинель вся испачкана грязью. Ему явно тесна эта недоконченная стрелковая ячейка. Рядом с ним, на дне усика ячейки, лежит, скорчившись, смуглый узкоглазый боец, не то киргиз, не то казах. Прижимая трубку полевого телефона к правому уху, он повторяет слова своего командира. В хаосе звуков боя я слышу лишь обрывки его голоса с нерусским акцентом:
— Огневая!.. Что... поправляй прицел... уровень... ноль-ноль, двенадцать... Что?.. Огонь... Зачем болтаешь, я тебе передаю приказ, команду дает лейтенант Андреев... Ну что, выполняй, пожалуйста...
Лейтенанта Андреева я знал по боям за Волоколамск. Он и тогда командовал шестой батареей кургановского артиллерийского полка и три дня огнем поддерживал наш батальон. Андреев был честным, грамотным и храбрым офицером. Нетрудно догадаться, почему подполковник Курганов послал его на НП: оказывается, он управляет огнем целого дивизиона и из этой тесной для него ямы вершит важные боевые дела... Стрельба шла гранатой.
— Андреев! — окликнул я его. — Шрапнель есть на огневой?
Андреев оторвался от окуляра стереотрубы и, удивленный нашим присутствием, нерешительно улыбнулся и ответил:
— Есть, товарищ старший лейтенант.
— Тогда прочесать лес шрапнелью, разогнать всю эту шпану, что скапливается в лесу.
— Есть, товарищ комбат!
Взяв телефонную трубку, Андреев начал командовать:
— Огневая! Стой, записать установки... Шрапнелью! Прицел... Уровень... Трубка... Огонь!
В воздухе высоко над лесом возник кудрявый барашек — взрыв шрапнели.
Андреев оттянул прицел, прибавил трубку — шрапнель разорвалась у самой земли.
— Низковато, — пробурчал Толстунов.
Андреев оттянул трубку — у самой вершины высокой сосны вспыхнула пышная дымчатая чалма.
— Опять низко! — с досадой вырвалось у Андреева.
— Нормально! Так держите! — приказал я ему. Закончив пристрелку, Андреев перешел на поражение беглым огнем батареи. Над вершинами деревьев вспыхивали одновременно десятки взрывов, поливая струей свинцового дождя гущу леса. Вдруг, словно раздутое чьим-то могучим дыханием, кумачом вспыхнуло зарево, и следом прокатилось эхо сокрушительного взрыва.
— Что это такое? — спросил Толстунов.
— Наш фугас сработал, — услышал я голос Степанова.
— Вы что здесь делаете, Степанов?
— Связь проверял, товарищ комбат, — как всегда скромно ответил он. — Штаб перевели в дом у будки. Подполковник и Рахимов с генералом разговаривали.
— А ты видал, что тут делается?
— Как же, я тут минут пятнадцать стою.
Внезапно наши прекратили огонь.
— Андреев, в чем дело?
— Подполковник приказал вести огонь только по заявкам.
— Хорошо...
— Передайте наше спасибо подполковнику и всем вашим, — перебил меня Толстунов.
Я отослал Степанова обратно в штаб — доложить подполковнику обстановку и передать Рахимову приказ немедленно выслать вперед разведку. Толстунов ушел к Танкову, сказав: «Ну, комбат, я пойду к ребятам, проверю, как у них там дух и самочувствие».
Впереди в лесу дым начал постепенно рассеиваться. Опушка была почти вырублена и изрыхлена воронками недавнего массированного артиллерийского налета.
Синченко принес два полных котелка перловой каши с мясом и полбуханки хлеба и, расстилая на дне траншеи «скатерть» из газеты, спросил:
— А где они?
— Кто это они?
— Да старший политрук и лейтенант Степанов. Я ведь им тоже принес.
— Они ушли. Они там поедят. Один котелок и побольше хлеба отдай связистам, а другой — нам с лейтенантом Андреевым.
— Что вы, товарищ старший лейтенант, обедайте уж сами, а нам скоро принесут, — отказывался Андреев.
— Садитесь, коль приглашают.
