— Закуривай! — скомандовал я.
Бойцы жадно затянулись самокрутками, пряча их в рукава.
Мы с Краевым еще раз молча прошлись.
— Да, товарищ комбат, только до своих добрались...
— К теще на блины, думал, — с иронией прервал я Краева. — Нет, брат, на войне тому не бывать.
— А как дальше, товарищ...
Вдруг где-то вдалеке, куда ушла рота Попова, раздались звуки одиночных выстрелов. Потом застрекотал пулемет.
— Чей это пулемет залаял, Краев?
— Не наш, товарищ комбат...
— Может быть, наш?
— Нет, товарищ комбат, не наш. Чую по повадкам, Наши приучены вести прицельный огонь короткими очередями, а немцы палят почем зря — по белому свету. Ох, до чего же они любят шуметь...
Как бы в подтверждение слов Краева, снова застрекотал пулемет предлиннющими очередями.
— Слышите, товарищ комбат: станковый бьет. Он выпустил пол-ленты — и без толку. Только пужать мастера. Как я заметил, товарищ комбат, немцы ночью неладно делают.
— Как?
— Ракетами освещают небо, потом устраивают пальбу. Конечно, они при свете ихней ракеты никого не видят и палят куда придется. Но он, подлец, умеет страшить людей.
— Подымай-ка людей и идите по своему азимуту, а то вы здесь засиделись. Филимонова ждать не будем.
И Краев со своей ротой ушел.
— Рахимов, вы знаете, что бестолковщина, потемки, неизвестность играют с нами шутки?
— Да, товарищ комбат, — грустно вздохнул Хабибулла. — Бозжанов будто сгинул. Ни от Филимонова, ни от Попова никаких вестей.
— Вы оставайтесь здесь, Хаби. Дождитесь Филимонова и, как только он прибудет, направьте его по маршруту. Потом дождитесь Степанова. Когда он вернется, организуйте связь... Я пойду к Попову, Краеву.
— Что вы, товарищ комбат! В такую тьмищу идти одному?
— Все равно, Хаби, играем втемную. — Сказав это, я направился к выходу.
Рахимов крикнул:
— Маршал! Идите с комбатом.
Меня догнал лейтенант Тимошенко, которого, все, кроме меня, звали просто Сеней. Этот розовощекий юноша был однофамильцем и тезкой маршала Семена Константиновича Тимошенко, поэтому мы иногда звали его в шутку «Маршалом».
— Ну, пойдем и посмотрим, что там впереди делается...
Мы пошли по лужам, по месиву, спотыкались, скользили, шлепались. Вошли в ложбину — стало ещё темнее... Перед нами бушевала река. Я знал ее по карте, где она была обозначена тонкой голубой волосинкой с громкой надписью «р. Лама». Я усмехнулся тогда и подумал: «Что за привычка у русских сопку называть горою, а ручей — рекою». В сухую погоду эту Ламу, наверное, можно перейти, не зачерпнув голенищами. А сейчас она вздулась и беснуется от притока дождевой воды.
— Что, товарищ комбат, поплывем? — спросил Тимошенко, когда мы остановились на берегу.
— Зачем плыть, перейдем вброд. Ведь Попов и Краев перешли же.
— Тогда разрешите мне идти первым, товарищ комбат.
— Валяйте.
Тимошенко, сделав два шага, бултыхнулся в воду и исчез. Я отпрянул назад. Слева раздался голос:
— Здесь очень глуб... — захлебнулся и умолк.
Я побежал по берегу налево. Лама бурлила, пенилась, во тьме играла волнистая грива. Я бежал, окликая:
— Тимошенко! Сеня! Тимошенко!
Слева, рядом со мною, из бурного потока раздался возглас:
— Ауп!
Я бросился в воду. Холодная волна сильно ударила в лицо. Потянуло вниз, потом повернуло и понесло, закружило. Глотнув раза два густую, грязную воду, я начал барахтаться. Потянуло опять вниз, повернуло, стукнуло обо что-то твердое. Я снова хлебнул воды, уцепился за что-то, поднял голову: надо мной, как сказочный гигант, нависали перила моста. Выкарабкался на берег. Меня затошнило.
— Тимошенко!.. Сеня! — опять позвал я, но ответа не было.
Я прошел небольшое расстояние по берегу в надежде найти Тимошенко, но тщетно. Сев на какой-то бугорок, разделся, стал выжимать одежду. Сначала меня обдало холодным воздухом, затряслись колени и руки. Начал работать быстрее — мне показалось, что я согрелся.
Поднявшись на гору, я наткнулся на глубокую колею, продавленную в грязи. Стрелка светящегося компаса и направление колеи образовали угол азимута на Тимково, У нас в батальоне было единственное орудие на твердых колесах (остальные — на резиновом шасси), которым командовал сержант Аалы Джиенышбаев. Он мне запомнился еще по Талгару со своим настоятельным требованием дать ему самых лучших артиллерийских лошадей, так как его орудие на жестких колесах. Я тогда удовлетворил его просьбу и про себя подумал: «Дельный сержант».
— Это, значит, следы джиенышбаевского орудия, — произнес я вслух. — Колея приведет меня к Попову.
Все Тимковское плато оказалось пахотным полем. Оно так сильно впитало дождевую воду, что превратилось в вязкую грязь.
Когда я прошагал с трудом, как муха по меду, метров около двухсот-трехсот, колея пушки слилась с дорогой, обыкновенной проселочной. Дорога пошла вниз. По колеям бежала вода. Я пошел по твердым целинным обочинам.
В небе завиднелись ракеты. Это немцы освещают местность. Затем застрекотал пулемет длинными очередями. Судя по траектории трассирующих пуль, пулеметчик вел огонь с рассеиванием по фронту и в глубину, Вдруг мимо меня просвистело несколько пуль. Я шлепнулся наземь. Затем стало тихо. Вблизи никаких признаков боя. Внизу затявкала собака. Минут через десять в воздух опять взвились ракеты, опять очереди трассирующих пуль пунктирами прорезали темное небо. Значит, немцы в Тимкове. А где же Попов?
Я послал Бозжанова и Синченко к Филимонову, Рахимова оставил в племхозе, Тимошенко потерял в пути, шел по следам Попова, который должен был завязать бой в Тимкове. Никого нет. Я впервые оказался в одиночестве. Это не делает мне, как командиру, чести. Если бы одна из шальных пуль, что недавно просвистели мимо, задела меня, убила бы или ранила, или еще хуже — я попал бы в руки немцам, что тогда?
«Ночью с 27 на 28 октября в боях под Тимковом батальон потерпел поражение. Командир батальона пропал без вести...» — в лучшем случае так напишут в донесении о нас.
Эти ужасные мысли вырвали меня из оцепенения.
«Батальон не должен погибнуть, а комбат не должен пропасть без вести».
Сказав это сам себе, я вскочил и зашагал.
«Не Попова, так Краева найду, они где-то тут, невдалеке», — думалось мне, и я подался наискосок влево.
Вдруг я оказался у одиночной стрелковой ячейки — окопчика, вырытого с колена. В окопе, по грудь в воде, сидел немец в пилотке, с откинутой на задний бруствер головой.
Я сначала вздрогнул, мороз пробежал по всему телу. Потом осмотрелся. Около трупа на земле никакого оружия не оказалось.
Видимо, я бродил по позициям боевого охранения немцев. Значит, они прибыли сюда еще до сумерек,
