рассказать.
Муж отнесся к заявлению молодой супруги весьма оригинально. Вместо того, чтобы схватить ее на руки и закружить по комнате (как Улита себе фантазировала, поднимаясь по лестнице), он молча собрал вещи и ушел. А на следующее утро подал на развод. Молодая женщина находилась в таком шоке, что безропотно согласилась, хотя по закону имела все шансы сохранить свой брак еще на год с лишним.
— Очень долго я не понимала, почему он так поступил. Этот вопрос не давал мне покоя, он словно опухоль, высасывал из меня жизненные соки. Без него ничего не хотела. Могла, но не хотела. И ребенок уже был не нужен, только бы вернулся. Но не вернулся. А я часами от телефона не отходила, думала, что позвонит и объяснит, и причина окажется настолько веской, что я все пойму и прощу.
И лишь недавно, встретив Михаила в магазине, узнала горькую правду. Оказывается, врачи ему еще до нашей свадьбы говорили, что он бесплоден. Он поверил: кто ж не доверяет медикам? Когда я сообщила о беременности, Миша решил, что я ему изменила. Когда, где, с кем — неважно. Изменила и точка. А чужого ребенка растить не хотел. Не любил он меня, наверное. Когда любят, прощают. Я бы ему и измену простила. Я бы все простила. Знаешь, что самое обидное? Во втором браке ситуация повторилась, он решил сдать анализы и узнал, что все у него в порядке. Может он иметь детей. И моя дочь — его дочь. Но ко мне не пришел — стыдно. К тому же вторая семья. Поздняк метаться. Такая вот история короткой любви. — Улита привычно раскурила вишневую трубку в виде головы Мефистофеля. — Я без него дышать боялась, а он меня бросил. Зачем мне ребенок?
Но аборт Улита сделать не успела. И в середине сентября родила дочку, которую тут же и возненавидела.
— Это сейчас известно о постнатальной депрессии, вон даже Брук Шилдс книжку написала. Весьма откровенную надо сказать, только все, что она поведала, я и так знаю. По собственному опыту. У нас все еще страшнее происходит, потому что про это мало, кто знает. Женщины молчат и стыдятся, и тем самым вредят не только ребенку, но и себе. Хотя психологическая ломка в первую очередь на малыше сказывается. Зарубежные психологи вообще говорят на то, что в каждом четвертом случае женщина начинает испытывать чувства по отношению к своему ребенку только спустя полгода после его рождения. Представляешь? Шесть месяцев мучений и самоедства! Тут и спятить недолго! Тебе подсовывают младенца, ты несешь за него ответственность. Ты — мать. Ты его родила. Ты должна его любить. Но ничегошеньки не чувствуешь. Ни-че-го. Только раздражение и усталость. Это еще в лучшем случае. А бывает, что и ненависть, если как у меня. Он ведь тебе все планы перечеркнул, жизнь сломал. В душе полная пустота, соски кровоточат, ночью хочется спать, а не получается. Он все время орет! Орет, потому что не чувствует любви. А где ж ее взять? Любви-то нет. И никто, никто не говорит, что это нормальное явления, что свою депрессию нужно воспринимать адекватно, что со временем все пройдет, и однажды ты проснешься, и тебя захлестнет волна новых чувств, и ты будешь купаться в волнах материнской любви. Только иногда приходится ждать слишком долго этого момента, а иногда он и вовсе не наступает. Такие дела.
А тогда, тогда меня никто не понимал. Мне ребенка на кормление приносят, а я плачу. Она кричит, а убить ее готова. Денег нет, перспектив никаких, помощи тоже ни от кого ожидать не приходится. Одна! Одна! Одна! Сложнее всего было осознать чувство вины: я не понимала, почему я не люблю дочку. Не люблю и все тут! Из-за нее я мужа потеряла. По ночам подушку грызла, чтобы не укусить эту засранку. Она кричит, а мне ее убить хочется. Плачу, но ничего поделать с собой не могу. Как-то попробовала признаться участковому врачу, так меня эта гиппократка в белом халате чудовищем обозвала. Матери должны любить своих детей. Точка, и все тут! Обсуждению не подлежит! Ну, раз не подлежит, так и не подлежит! Я смирилась. Меняла пеленки, таскала на себе коляску на последний этаж, лифта в нашем доме не было, Ленку — на массаж и прочие процедуры.
И по-настоящему вздохнула только тогда, когда она в первый класс пошла. Кто ж знал, что проблемы только-только начинаются?! Я помню, как меня вызвала учительница и тихо так, проникновенно, сообщила: 'А вы в курсе, что ваша дочь вас ненавидит?!'. Я поначалу не поверила: как же так, ведь я ее растила, кормила, одевала, и вдруг ненавидит. Про свою ненависть я уже и думать забыла. А учительница мне сочинение дает: аккуратный детский почерк (Лена рано научилась читать и писать) в разлинованной тетрадке: 'Моя мама. Моя мама старая, некрасивая и тупая. Я ее не люблю. Когда я вырасту, я убью свою маму. Закопаю ее в землю, и стану жить долго и счастливо. Со своим богатым мужем'.
Вот такой исход получила моя ненависть. Про сочинение я дочке ничего не сказала. Но Лена каким-то звериным чутьем уловила, что я знаю об ее чувствах. Уловила и замкнулась в себе. Так и жили: на людях — подчеркнутая вежливость, в доме — агрессивное молчание. Со временем я даже привыкла к коммунальной жизни, а, привыкнув, стала испытывать что-то сродни благодарности: я ей ничего не должна, и дочь мне ничего не должна. Чужие люди. Коммунальная квартира.
И все-таки я рано расслабилась, не учла, что рано или поздно в жизни Лены появятся другие запросы, интересы и желания. Что в ее жизни появятся мужчины. А я… А я стану ей мешать.
— Простите, Улита, я все-таки не пойму, почему она вас так ненавидела? Ну, хорошо, в детстве вы ее не очень любили, но ведь известный факт — даже детдомовские дети продолжают любить своих матерей- алкоголичек, мечтая вернуться к ним домой. А вы…
Улита подцепила пальцами еще один огурец, потом подумала и вернула его обратно в банку. Он тяжело плюхнулся, ударившись о смородиновый лист. Мы обе с интересом следили за процессом. Улита вытерла руки салфеткой.
— Я вообще-то огурцы терпеть не могу, в отличие от Лены, а сегодня вдруг набросилась на них, как ненормальная. Наверное, так переживаю шок. Сублимация. Она очень это слово любила. Чуть что — сублимация. До твоего прихода сидела, перебирала свою жизнь и никак не могла найти ответа на этот вопрос: почему она так меня ненавидела, неужели по-детски мстила за то, что я так к ней в младенчестве относилась?!
— Да бросьте! Ведь это глупо. Глупо и…абсурдно. Ненависть — чувство хоть иррациональное, но совершенно мотивированное. Если мы ненавидим кого-то, то точно знаем, за что именно. И вряд ли Лена помнила ваши слезы и нежелание вовремя поменять подгузник.
— Вот и я так думаю, — улыбнулась вдруг Улита. — Когда тело Елены увезли, я в ее комнату пошла. Давно туда не заходила, а сегодня вдруг потянуло. Постучалась и вошла. И вдруг думаю, а чего я к ней стучусь-то, ведь Лены нет, она умерла. Но без стука неприлично. Неправильно это как-то без стука.
— А что, следователь, не стал смотреть ее вещи? — с тайной надеждой уточнила я.
— Зачем копаться в чужих вещах, если на первый взгляд, это банальный несчастный случай? — удивилась Улита. — Хотя, по-моему, они не верят, что это несчастный случай. Не первая смерть в твоей епархии. Вот если докажут, что произошло убийство, тогда, наверное, еще раз пожалуют. Так вот, стала перебирать ее гардероб, и никак не могла отделаться от странного чувства: есть вещи серые, страшненькие подстать Лене, а есть шмотки модные и дорогие, словно с чужого плеча. И что интересно, ношеные. В них я Лену ни разу не видела. Куда она их носила, даже и представить не могу. Тут же контактные линзы, цветные, парики, белье сексуальное. Словно она двойную жизнь вела.
Понимаешь, Стефания, у Леночки с детства были слишком большие амбиции и слишком маленькие возможности. Потому она меня и ненавидела: у других мамы красивые, нарядные, а я — чучело чучелом, где уж за собой следить, когда на пяти работах надрываешься?! У других папы, а у нее в свидетельстве о рождении жирный прочерк. У других квартиры просторные и уютные, а в нашей — даже тараканам не поживиться. И так во всем. У других всегда лучше, слаще, красивее.
Лена мечтала о другой жизни, но шанса войти туда у нее не было. Все мешало: я, неряшливая мама с дурацким именем Улита, эта халупа, нищета, собственная внешность, далекая от голливудских стандартов. И вырваться из этого круга никак не представлялось возможным. Это в детстве она мечтала похоронить родную маму и найти себе новую, молодую и богатую. В юности мама уже не нужна, особенно молодая и красивая, нужен муж. Вот и оставалось моей доченьке только что удачное замужество. Последний шанс. Но кто возьмет такую страшненькую нищую девочку, да еще с отвратительным характером в жены? Кто ее полюбит? Желающих не нашлось. Тогда Лена и придумала историю современной Золушки, сумевшей вырваться из порочного круга и обрести свое женское счастье. А потом взяла и вышла замуж. Назло всем. Даже себе и мужу.
— Чем же она Епишина зацепила? — я не заметила, как и моя стопка опустела. Улита презрительно фыркнула:
