разрез. Мертв. Окончательно и бесповоротно. Пальцы дрожали, когда я подняла тяжелый острый нож. Он расплывался у меня перед глазами. Рука уцепилась за деревянную ручку, словно за спасительную соломинку.
Мертвой была и Марго. В уголке ее искривленного рта застыла струйка крови. Правая рука со следами уколов придавила шею одному из актеров, чье посиневшее лицо не выражало ничего, кроме удивления. Второй, скорчившись, затих у кровати.
На лестнице послышались шаги. В полуоткрытую дверь влетел Крэш. Споткнувшись на пороге, выругался.
— Что ты наделала, идиотка?
Пальцы инстинктивно уцепились за нож. Слова же застыли в пищеводе: я едва могла дышать.
— Ты их убила! — Крэш приблизился ко мне, брезгуя дотрагиваться до измаранной шубы. — Дура! Я же сказал тебе ехать домой, зачем ты вернулась?
— Ку…да… Вер…ну…лась?
— Сюда! Куда же еще? Если ты здесь, то вернулась сюда. Понимаешь? Совсем обкололась? Сначала устроила скандал, потом людей зарезала. Где ты ножик взяла?
Если бы я сама знала. Странное это ощущение — ничего не помнить. Кусочек за кусочком складываешь свою память, как абстрактную мозаику, и только в самом конце понимаешь, что главного — последнего — пазла-кусочка нет, он где-то затерялся. А без него и сути не уловишь. Вот я блуждала по каким-то катакомбам, пытаясь вспомнить, что произошло, где я взяла нож и как одного за другим убивала этих людей. Картинка не складывалась. Пусто. Страшно. И непонятно. Почему они мне не сопротивлялись? Ведь если на тебя идет человек с ножом, пусть и сумасшедшая девчонка, ты все равно будешь отбиваться, ведь так? Хорошо, я могла справиться с женщиной, мы приблизительно одного телосложения. Но с тремя мужиками? Я их зарезала, как свиней, а они даже не хрюкнули. И кассета… Кассета не давала мне покоя. Черт, если бы тогда так не кружилась голова! Если бы тогда меня не мутило! Если бы тогда все не плыло перед глазами! Слишком много условий для столь явных улик! И все равно, если бы… Я бы, наверняка, уловила, поняла, что произошло в заброшенном доме на Охте.
— А…г-де… касс-тета? — язык с трудом производил каркающие звуки. Крэш не сразу меня понял.
— Какая кассета, дура? — на его влажном лбу собрались глубокие складки. — Ты о себе лучше думай! Сейчас сюда милиция нагрянет!
— В камере должна быть кассета! Он же снимал, — голос выправился и даже стал похожим на человеческий: — Он снимал фильм!
— Не было никакой кассеты! — рявкнул Крэш, скрывая свою растерянность за приступом гнева. — Не было фильма! Мы уже все закончили, когда ты вернулась.
— И?
— Вот! — он обвел рукой комнату. — Вот, что ты наделала! Порезала, их как свиней перед Рождеством.
Что-то в нем было неправильное, но что именно, я не улавливала. Мысли путались. Мне казалось, что я участвую в смутно знакомом спектакле, где роли загодя расписаны и уже сыграны, еще минута-другая. И актеры выйдут на поклон к зрителю. Те, кто остались в живых. Крэш и я.
— Собирайся! Сейчас сюда приедет милиция! — он потащил меня по лестнице, я по-прежнему сжимала в руке нож. Машина Крэша была припаркована к самому подъезду, заднее сиденье заботливо застелено полиэтиленом, чтобы я не измарала обивку. Сверху он накинул старый плед.
— Прикройся, не дай бог, менты остановят.
Я приехала еще засветло, а сейчас стояла кромешная темень. Сколько времени прошло с момента моей отключки? Несколько часов? Сутки? Двое суток? Спросить у Крэша я побоялась.
Меня всегда успокаивала скорость. Ветер в глаза проясняет сознание, делая его четким и острым. С моей стороны было открыто окно, я глотала холодный, влажный воздух и складывала кусочки головоломки. Не нужно обладать аналитическими способностями, чтобы, задав всего несколько вопросов, получить правильный и единственно верный ответ. Почему он пригласил на съемки никому не известную наркоманку? Что мне вкололи? Сколько времени я пробыла в бессознательном состоянии? Кто вымазал мою шубу в крови? Кто дал мне в руки нож? Куда делась кассета, и почему Крэш уверяет, что ее не было? Где находился он, когда происходило убийство? Кто сообщил в милицию и сообщил ли? И, наконец, почему я сижу на полиэтилене? Откуда такая домашняя и главное, своевременная заготовка?
Затылок Крэша был прямо передо мной, я могла бы воткнуть в его голову этот злосчастный нож. Но я не убийца! От мысли, что его черепная коробка раскроется под остро-тупым ударом, замутило. Машина вильнула в сторону, и меня вырвало.
— Сука! — сообщил мой родной дядюшка и свернул к моему дому. Фары, мигнув, погасли в темноте. Света в салоне он зажигать не стал. — Машину изгадила! Вечно от тебя одни неприятности! Провожать тебя не стану. Птица не того полета. Советую прикинуться идиоткой и молчать рыбой, иначе сразу окажешься за решеткой. И дай сюда нож. Родителей напугаешь.
Я послушно протянула деревянную ручку — лезвием к себе. Нож скользнул в прозрачный пакет. Руки в перчатках его аккуратно завязали.
— Пшла вон!
Я и пошла. Вон. Ступенька за ступенькой навстречу испуганным возгласам и отчуждению. Быть парией в доме не так уж и трудно, намного сложнее быть парией в собственной жизни. Впрочем, можно привыкнуть к любому кошмару.
ГЛАВА 17
Кошмар продолжался еще два часа. Профессор, на чьей шее появились темные пятна, хрипел и плакал. Шваба тоже плакал и тянулся к Самойлову, угрожая отомстить. Сухоруков пил мой коньяк и время от времени прикладывал руку к сердцу. Жданов украдкой снимал, невзирая на строжайший запрет следователя. В дверях толпился любопытствующий народ. А потом все разом стихло. Я очнулась в маленьком уютном кафе. Напротив сидел мой избавитель-папарацци и потягивал свой любимый мартини. Передо мной также томился бокал с долькой лимона на краешке. Эстеты, блин!
— Как мы здесь оказались? — в висках бились острые молоточки, в пересохшем горле першило.
Невозмутимости Жданова можно было позавидовать:
— Обыкновенно. Ножками. Вниз по лестнице. Ты что ни разу не была в факультетском кафе?
— Была, но очень давно, — призналась я. — Мне неловко обедать в присутствии студентов, а кофе секретарша готовит. Слушай, а с каких тут пор спиртное подают? — во мне не ко времени проснулся взыскательный декан.
Он пригубил 'бьянко':
— Пиво всегда было, даже, когда я учился. Про остальное — не знаю.
— А мартини? — я рефлекторно пригубила. На коньяк — это, конечно, то, что надо. Не пройдет и часа, как меня развезет. А ведь впереди еще вечеринка на Крестовском острове. О-о!!! За что мне такие мучения?!
— Мартини здесь не продают, — успокоил меня фотограф. — Я вообще-то тебе бутылку в подарок принес. На день Святого Валентина. Думал, посидим, как люди, поговорим о прекрасном. И вдруг такая катавасия. Так что извини, пришлось откупорить. Да и тебя нужно было в чувство приводить. Шутка ли, такой стресс?!
— А как нас выпустили? Неужели следователь не возражал?
— Следователь — это тот пьяный дяденька? — весело уточнил Сашка. — Он взял с меня честное- пионерское, что мы будем сидеть в факультетском кафе и ждать, когда он соизволит к нам спуститься. Так что торопиться нам некуда, Стефания, придется коротать время за чашечкой кофе и мартини. Может, тебе салатик какой-нибудь взять? — встревожился он вдруг. — А то ты совсем зеленая…
