входит в привычку. Так же, как и грубить.
— Слушай, давай закончим разговор, а? Я не понимаю, чего ты от меня хочешь. Ты не собираешься отвечать на мои вопросы. Зачем тратить время? Я хочу выспаться…
Он выдерживает полную драматизма паузу, чтобы потом поразить меня:
— Знаешь что, а может, нам с тобой встретиться? Может, при личной встрече ты не будешь вести себя, как кретин?
— Если рассчитываешь, что я тебя испугаюсь, ошибаешься.
— Я не сомневался, что ты настоящий храбрец. Только вот что я тебе скажу — ввязываться в эту историю стоит только в том случае, если ты твердо решил умереть. Хеппи-энда не будет. Ты готов? Действительно готов к тому, что та пара туфель, которая сейчас стоит рядом с дверью твоего номера, — последняя в твоей жизни?
— Ты говоришь так, будто у меня есть выбор.
— А ты умнее, чем я думал… Конечно, для того чтобы быть фаталистом много ума не надо. Но здесь ты попал в точку. Выбора у тебя нет. Правда, не уверен, что ты четко себе представляешь, почему. Совсем не представляешь, — он смеется.
— Рассказать не хочешь? Может, еще не поздно что-то изменить?
— Поздно, приятель, поздно. Но тебя это не должно огорчать. Тебе ведь нечего терять, верно?… Ты хорошо спишь? — вдруг спрашивает он.
— Нормально.
Я не понимаю, к чему он клонит, и не хочу понимать. Все, чего я хочу, — прекратить разговор. Но повесить трубку первому почему-то не хватает решимости.
— Никогда не думал, почему люди спят? Зачем вообще организмам с развитой нервной системой необходим сон? Ученые до сих пор не могут понять… Во время сна корковые нейроны многих областей мозга продолжают сохранять ритмическую активность. То есть мозг не прекращает работу, не отдыхает. Для чего же нужен этот механизм? Тело может отдохнуть и без всякого сна… А сколько случаев, когда люди после какой-нибудь встряски переставали спать и прекрасно себя чувствовали. Что ты скажешь, а?
— Да ничего я не скажу! Я как раз хочу спать, и мне плевать, зачем я хочу спать. Просто хочу и все…
— Ладно, ложись спать. Хотя на твоем месте я потратил бы оставшееся время с большей пользой. Поразмысли над тем, что я сказал. Вот тебе загадка на ближайший день. Пока!
Я не успеваю сказать ни слова. Он дает отбой.
Я слишком хочу спать, чтобы думать о чем-то. Даже если ко мне в номер вломится целая толпа маньяков с бензопилами, им придется подождать, пока я высплюсь.
Глава 10
На этот раз она в светло-голубых джинсах и черной рубашке навыпуск. Ногти на руках — цвет «ночная волна», на ногах — цвет «вишневая иллюзия». Когда живешь один, не заглядывая в будущее, начинаешь читать и про лак для ногтей.
Она спрашивает:
— Кофе?
Все помнят? Кофе у нее дрянной. Но я говорю:
— Да, пожалуй. Хотя… У вас нет чего-нибудь покрепче?
— Я не пью.
— Тогда кофе.
Передо мной тот же карп с пятном на плавнике. И то же чувство человека, забравшегося в чистую постель в грязных ботинках. И неловкость, и чувство вины и удовлетворение оттого, что наплевал и на то, и на другое.
— Вы плохо выглядите, — говорит она, входя в комнату со своим дурацким подносом. Все, что ее окружает, — полнейшая безвкусица. Когда ее нет в комнате, хочется стереть этот пошлейший интерьер, как написанное на классной доске неприличное слово. Оставить только стены и пол. Но стоит хозяйке войти, все обретает гармонию. Не знаю, как такое может быть. Но уверен — если бы комната была сделана с большим вкусом, в ней невозможно было бы находиться одновременно с хозяйкой. Об этом я думаю, глядя на карпа. На карпа я пялюсь, чтобы не смотреть на нее.
— Вы плохо выглядите, — повторяет она, ставя передо мной дымящуюся чашку.
Кофе стал еще хуже.
— Мало спал последнее время. Охота за маньяками — хлопотная штука.
Она делает вид, что слишком поглощена своими мыслями. Сидит, поджав под себя одну ногу, и задумчиво смотрит в окно. В застывшей руке — мельхиоровая чашка, от которой поднимается белое облачко пара.
Она настолько красива, что я прикусываю внутреннюю сторону щеки, чтобы не заговорить об этом. Я жую щеку, ощущая во рту привкус крови, и тонкие волоконца искусанной плоти щекочут мне язык.
Чтобы отвлечься, я начинаю свою молитву.
— Вам никогда не приходило в голову, что, может быть, многое из того, что нам кажется неправильным, на самом деле есть просто что-то принципиально новое? То, до чего наша логика еще не доросла? — говорит она и отпивает из чашки. — Не только логика, конечно, но и мораль… Мораль ведь тоже эволюционирует. Прогрессирует. Не так быстро, как техническое развитие, но все же. И еще — может быть, наше развитие в плане науки настолько обогнало развитие нравственности, что без хирургического вмешательства уже не обойтись. Не приходило вам в голову, что все наши «хорошо» и «плохо», «добродетельно» и «недобродетельно» надо удалить, как, скажем, аппендицит?
— Это он вам наговорил? — я пытаюсь отгрызать одно волоконце за другим. Не так-то просто. Они, как резиновые.
— Ну или, к примеру, отрезать, как недоразвитую конечность, чтобы потом привить новую, полноценную, которая сможет нормально функционировать, принося пользу всему организму. Не находите, что в этой идее что-то есть?
Она по-прежнему смотрит в окно, и я незаметно сплевываю окровавленный комочек своей слизистой.
— Да много с чем можно сравнить… Нет, правда… Ценности и нормы этики, которыми руководствовались крестьяне, не умевшие даже читать, определяют наше поведение до сих пор, спустя сотни лет бешеного прогресса.
Еще один комочек слизистой отправляется на натертый до блеска пол.
— Конечно, некоторые установки меняются. Но гораздо медленнее, чем меняется общество. Может быть, поэтому раньше люди были счастливее. Они жили в гармонии…
Она смотрит, как я пытаюсь откусить очередную ниточку собственной плоти. Лицо у меня перекошено.
— На самом деле, я понятия не имею, что правильно, а что нет. Просто привожу еще одну точку зрения. А
Я пожимаю плечами. Моя щека измочалена изнутри. Я провожу по ней языком, она похожа на пористую губку. Спрашиваю:
— К чему ты мне все это говоришь?
И тут в кармане начинает вибрировать и подавать SOS телефон. Я едва не прикусываю язык. Разрывая подкладку, пытаюсь вытащить телефон. Антеннка цепляется за край кармана, телефон бьется у
