богине Мамма Оккло!»
Фернандо де Сото устраивал такой оборот дела.
– Чего вы хотите, Зефирина? Если они убивают друг друга, мы ничего не можем поделать!
– Атагульпа стал единственным Верховным Инкой в стране! – пробормотала Зефирина.
– Этого он и хотел. Он не отступил даже перед преступлением, чтобы добиться своих целей. Вы не согласны, дорогая?
Пока инки-священники с пением возлагали цветы, Зефирина обошла главную башню, изучая стены, а затем через бойницы осмотрела другие башни цитадели.
– Башни должен связывать подземный ход, который образует лабиринт и ведет в город[146], – решила она.
Когда же княгиня спросила об этом у военачальника, тот подтвердил ее догадку. Крепость Саксауман имела сеть подземных ходов, связывавших ее с городом и даже с более отдаленными районами.
– Но отважиться на такое путешествие весьма опасно, – предупредил инка, указывая на темное отверстие и ступени, открывающиеся за золотой плитой… – лишь несколько человек знают этот секрет!
Зефирина решила, что он не лжет. Он был искренне потрясен тем, что убили узника, находившегося под его охраной.
– Какого дьявола вы разыскиваете? – поинтересовался Сото.
– Это и в самом деле дьявол, – ответила Зефирина.
Для нее Мамма Оккло была реальным существом из плоти и крови со своим лицом, голосом, запахом… Донья Гермина. Повсюду эта проклятая женщина несла смерть, измену, отчаяние.
– Не думаю, что Гуаскар хотел сказать: «Брат безбожник»… – продолжала Зефирина. – Мне кажется, он недоговорил: «Брат, берегись!»
Фернандо де Сото озабоченно посмотрел на Зефирину.
– Что вы хотите сказать, дорогая моя?
– Что Атагуальпе грозит большая опасность. Фернандо, не задерживаясь, возвращайтесь в Кахамарку… Помешайте другому преступлению, которое может навсегда опорочить испанского льва!
– А вы, Зефирина? Вы едете со мной? – спросил Сото, беря ее под руку.
Зефирина покачала головой.
– Нет, я остаюсь здесь, мне нужно уладить одно семейное дело!
ГЛАВА XXXI
ХРАМ СОЛНЦА
Безвольно растянувшись на шкуре белой ламы, Артемиза Плюш тянула уже третий утренний бокал сока коки. Достойная старая дева привыкла к этому напитку, который приводил ее в хорошее расположение духа и снимал боли в суставах. Она пребывала в состоянии эйфории.
Зефирина ходила из угла в угол.
– Мне кажется, дорогая Плюш, вы слишком пристрастились к этой коке. Осторожнее, как бы вам не привыкнуть…
– Сударыня, ну что вы в самом деле? Делайте, как я. После всего, что произошло, нам здесь так хорошо! – еле ворочая языком, возразила Плюш.
Она витала в облаках, вдали от реальности.
С большой неохотой Фернандо де Сото расстался с Зефириной в Куско. Уехав неделю назад, он оставил трех испанских военных, чтобы в случае опасности они помогли Зефирине. Кроме того, они представляли власть Карла V.
Один из них – молодой капитан Себастьян Гарсиласо де ла Вега и Варгас – очень нравился молодой женщине. В отличие от Пизарро он любил инков, ценил их культуру и мечтал о великой объединенной испано-андской империи, где сохранились бы индейские традиции.
Зефирина, мадемуазель Плюш, Пикколо, Пандо-Пандо вместе с тремя испанцами остановились в доме у одного именитого инки, который с невероятной любезностью и гостеприимством предложил им флигель в парке своего дворца.
Не сознавая опасности, исходившей от чужеземцев, население города жило обычной жизнью, почтительно и приветливо относясь к Зефирине и ее спутникам.
После смерти Инки Гуаскара его брат Манко готовился пойти к «посланцам Виракоши», дабы предъявить свои права на трон. «С таким же успехом он мог бы отправиться к Люциферу!», – думала Зефирина. Но ей не хотелось больше заниматься делами инков. Вместе со своими спутниками она предпринимала усиленные поиски в городе.
Она побывала во всех четырех округах Куско, во всех двенадцати районах с живописными названиями: на «Говорящей площади»[147], «Серебрянной змее», «Хвосте пумы», «Оловянном чердаке», у «Ворот святилища», на «Цветах канту» (маленькие гвоздики); рыская везде – даже за общественными зданиями, покрытыми золотыми листами, среди мумий императорских дворцов, – Зефирина расспрашивала всех, по крупицам собирая сведения.
В очередной раз донья Гермина испарилась.
Зефирина как раз собиралась выпить сок коки, чтобы успокоить нервы, когда в дом с торжествующими криком ворвался Пандо-Пандо:
– Мамма Оккло нашлась!
Зефирина, стуча сандалиями из кожи гуанако, бросилась к индейцу.
– Ты знаешь, где донья Мария?
– Да, бледнолицая Зефирина!
– О, говори же! Не томи!
– Мамма Оккло в Кориканше, храме Солнца!
Как она раньше не догадалась! Единственное место, куда ей не удалось пробраться!
– Поймем туда, – только и сказала Зефирина. Пандо-Пандо остановил ее.
– Ты не можешь идти вот так, бледнолицая Зефирина… В полдень, когда солнце высоко в небе, открываются ворота, большая церемония для индейского народа… В честь погибшего Гуаскара девственницы будут принесены в жертву богу Солнца!
Зефирина облизнула губы.
– Пандо-Пандо, ты хочешь сказать, что вы собираетесь убить этих девушек?
– Бледнолицая Зефирина, девственницы воспитывались, чтобы умереть за Виракошу, – терпеливо объяснил Пандо-Пандо. – Жертва – очень хорошо для народа инков. Боги довольны. Ты иди вместе с Пандо-Пандо. Очень красивая церемония – праздник Солнца!
Психология инков была недоступна пониманию Зефирины. Степень их развития восхищала, человеческие жертвы ужасали. Себастьян Гарсиласо де ла Вега попытался успокоить ее.
– Черт возьми, Зефирина, а наши экзекуции на лобных местах, разве это не такие же кровавые жертвы?
Зефирине встряхнула золотисто-медными косами.
– Совсем нет, мессир Себастьян. Там речь идет о наказании виновных.
– Смерть человека от руки другого человека это всегда смерть, – возразил Гарсиласо де ла Вега.
– Но ведь эти несчастные – невинные жертвы.
Зефирине было известно, что Себастьян влюблен в принцессу инков Чимпу[148]. Он часто ходил во дворец ее семьи (польщенной этими визитами «белого бога») и готов был оправдать все варварские обычаи туземцев.
Прекратив бесполезный спор, Зефирина тщательно приготовилась к церемонии.
В костюме индейской аристократки, в чепчике с белыми лентами молодая женщина оставила неспособную подняться мадемуазель Плюш дома и, не предупредив испанцев, ушла с Пикколо и Пандо- Пандо.
Под лучами палящего солнца толпы людей запрудили улицы. Под навязчивый ритм заунывных песнопений священники в золотых сандалиях хлестали себя кожаными плетками. Мужчины в одеждах, унизанных жемчугом, несли на плечах массивных золотых идолов, усыпанных драгоценными камнями. Другие прикрепили к спинам черные и белые крылья кондора. Некоторые воткнули в волосы птичьи перья или надели деревянные короны. Группа людей демонстрировала свои обнаженные торсы, изборожденные
