Почему она здесь? Зачем явилась? Было бы приятно думать, что она пришла повидать его, но такого просто не могло быть. Будь это любая другая женщина, он пришел бы именно к такому заключению… но ведь это Мэй. Она совсем другая. Она не похожа ни на одну из знакомых ему женщин. Нет, наверняка ее привело сюда какое-то неотложное дело. Но какое? Это должно было быть как-то связано с ним… а следовательно, с его матерью. Может, она заболела? Мэй постоянно твердила, как мать слаба, как мало дней ей отпущено. Что, если…
Он перевел дыхание, боясь довести мысль до конца, и вдруг ощутил настоятельную потребность немедленно услышать то, что хотела сказать ему Мэй. Одевание займет слишком много времени; он сунул босые ноги в кожаные черные тапочки и поспешил вниз, чуть ли не спотыкаясь в спешке.
Лоренс нашел Мэй в гостиной. Она стояла с бокалом белого вина в руке и разглядывала портрет его отца, написанный лет пятьдесят назад. Посмотрев на нее, он почувствовал, как все его тело содрогнулось, словно от удара электрическим током.
Одним долгим взглядом он, будто губка, вобрал в себя каждую деталь ее облика. Был теплый весенний вечер, и она надела белый хлопчатобумажный джемпер с треугольным вырезом, обтягивавший ее маленькие груди и подчеркивавший тонкую талию, и бело-синюю клетчатую юбку в складку, едва достигавшую колен. Во рту у него пересохло, и он сглотнул. Девушка выглядела чудесно!
На шею был наброшен подаренный им шарф, который, просвечивая сквозь рассыпанные по плечам тугие локоны, казался лепестками розы.
— Здравствуйте, — низким голосом проговорил Лоренс, ощущая бурную реакцию своего тела на ее присутствие и молясь о том, чтобы она не догадалась о ней.
Она обернулась, и было почти видно, как у нее перехватило дыхание. Это напомнило ему, что, кроме халата, на нем ничего нет. Покраснев, Лоренс пробормотал:
— Простите, я только что вышел из душа и не стал тратить время на одевание, подумав, что дело может оказаться срочным.
Мэй оторвала взгляд от его голых ног, покрытых едва заметными темными волосками. На ее лице появилось мягкое, сострадательное выражение.
— Мне очень жаль, Лоренс, но, боюсь, у меня плохие новости. У вашей матери случился сердечный приступ, и она в больнице.
— Это серьезно? — Кровь отхлынула от его лица, и ему вдруг стало холодно. Нетвердой походкой он подошел к дивану и без сил опустился на него. — Скажите мне только — моя мать не при смерти?
Мэй внимательно посмотрела на него и, приблизившись, села рядом.
— Нет, Лоренс! Даже и не думайте об этом. Ее оставят в больнице на несколько дней для обследования, но это скорее из предосторожности. Просто впредь ей придется более внимательно относиться к своему здоровью. — Она отвела с его глаз упавшую прядь черных волос, и это прикосновение подействовало на него успокаивающе. — Вам уже лучше? Вы так побледнели. Вы явно тревожитесь о ней больше, чем хотите это показать.
Лоренс разрывался между двумя побуждениями: прижать ее руку к своей щеке, склонить к ней голову, ощутить тепло ее тела. Но в то же время боялся, что она узнает о нем то, что он с детства привык от всех скрывать. Еще тогда необходимость держать в строгой тайне все, что происходит в душе, стала навязчивой идеей.
— Со мной все будет в порядке, — хрипло проговорил Лоренс. — Только налейте мне, пожалуйста, бренди. Мне необходимо выпить.
Она неуверенно огляделась.
— Где вы его держите? Может, позвать вашу экономку?
— Не нужно, посмотрите вон там.
Мэй поднялась с дивана, и это движение донесло до него тонкий аромат подаренных им духов. Все в нем запело от радости. Его духи, его шарф — казалось, на ней были запечатлены знаки принадлежности ему.
Со стеснением в груди он смотрел, как она идет через комнату к бару — быстро, грациозно. Она слишком молода для меня, повторил он себе. Но не мог оторвать от нее взгляда. Как легко было представить ее живущей в этом доме!
Прекрати думать о том, что никогда не случится! У нее есть друг, ровесник, а тебя она, наверное, считает пожилым.
Лоренс содрогнулся, но не только от мысли, что его можно назвать человеком не первой молодости. Он все еще пребывал в состоянии шока. Известие о том, что Эллин так близка была к смерти, потрясло его. С тех пор как мать вновь появилась в его жизни, он только и делал, что отвергал ее, твердил, что она ничего для него не значит. Теперь он с тревогой понял, что все это время лгал себе.
Лоренс отрывисто произнес:
— Пожалуй, мне лучше не пить. Я должен поехать в больницу повидать ее.
— Вас не пустят — во всяком случае, сегодня, — сказала Мэй, поворачиваясь к нему от уже открытой дверцы бара, за которой видны были ряды бутылок и бокалов. — Ей дали успокоительное, и она сразу же заснула. Вы сможете навестить ее только завтра утром. — Она достала бутылку и показала ему этикетку. — Это то, что вам нужно?
Лоренс кивнул.
— Прекрасно, спасибо. — Он помедлил, а затем ровным голосом спросил: — Когда случился приступ? Почему вы не сообщили мне об этом раньше? — Она была поглощена наполнением бокала, слишком поглощена. Лоренс вскрикнул: — Эй, остановитесь! Если все это выпью, я не смогу ходить прямо!
Она твердой рукой отлила часть бренди обратно в бутылку и подошла к нему.
— Простите, я не знала, сколько вы пьете, — произнесла Мэй.
— Обычно очень мало. — Он взял у нее бокал и отпил глоток темно-янтарной жидкости, ощутив приятное жжение на языке и в горле.
— Я не позвонила вам сразу, — принялась объяснять Мэй, снова садясь рядом с ним на диван и натягивая короткую юбку на колени, — потому что не было времени. Ей стало плохо два часа назад, и мы вызвали «скорую». По счастью, машина приехала быстро, и я отправилась вместе с ней. По пути Эллин оказали первую помощь. И ей уже стало лучше, когда ее привезли в больницу.
— Почему вы не позвонили мне из больницы? — продолжал допытываться он. — Вы полагали, что мне это будет неинтересно? А что, если бы она умерла?
Неужели Мэй считает его настолько холодным и безразличным? Что ж, возможно, он сам дал ей для этого веские основания, без конца повторяя, что не может простить свою мать. И тем не менее Лоренс почувствовал укол обиды. Чтобы скрыть это, он сделал еще один глоток бренди и закашлялся.
— Простите, Лоренс, но я была тогда так встревожена, что ни о чем другом думать не могла. Мне хотелось одного: чтобы Эллин как можно скорее помогли.
— Но ведь вы могли позвонить, пока ее осматривал врач?
Мэй не стала этого отрицать и только вздохнула.
— Да, конечно, но мне это пришло в голову, только когда я ушла из больницы. А потом решила, что будет лучше, если я сообщу вам об этом лично, а не по телефону.
— Что ж, лучше поздно, чем никогда, — пробормотал он, понимая, что несправедлив и неблагодарен.
Лоренс поставил пустой бокал на столик и, взглянув на часы, с ужасом увидел, что уже почти семь. Он не успеет вовремя заехать за Ванессой. Нахмурившись, он встал.
— Теперь вы извините меня, я должен позвонить. Я опаздываю на встречу.
Она быстро, прищурившись, взглянула на него и тоже встала.
— Все равно мне уже пора идти.
Лоренс направился к телефону, стоявшему на маленьком столике у камина, и в то же время Мэй сделала шаг в сторону двери. Они столкнулись.
— Извините, — рассмеявшись, сказала она и уцепилась за его халат, чтобы не упасть.
Махровая ткань скользнула по его телу, и Лоренс судорожно вдохнул, увидев ее вспыхнувшее лицо. Застигнутая врасплох Мэй уставилась на его обнажившуюся грудь.
— О… извините… — снова прошептала она, не делая, однако, попытки отстраниться.
