котором едва умещался. Когда Треди протянул Кабальеро ветку, я увидел, как его ноги отчаянно боролись с потоком.
Я сполз в воду — неохотно, морщась от боли, медленно, пойдя против собственного здравого смысла. Вода была холодной и темной. У меня перехватило дыхание. Рану дернуло так сильно, что я вскрикнул. Что- то покрытое мехом проплыло мимо, мягко коснувшись моей ноги.
— Хватай палку! Хватай, и я тебя вытащу, — кричал папа Кабальеро. — Давай быстрей, хватай, — командовал он.
Я пробрался туда, где вода доходила мне почти до бедер, и уцепился за крепко стоявший вверху по течению камень. Наклоняться вперед было неразумно, потому что бок горел словно охваченный огнем, но со второй попытки мне удалось схватить Треди за одну ногу, затем за другую и вцепиться в них изо всех сил.
Это изменило все. Треди выпрямился, и палка оказалась в пределах досягаемости Кабальеро. Левой рукой он вцепился в камень, торчавший из воды всего на пять сантиметров. Он больше не кричал, а смотрел на папу взглядом, в котором смешивались страх и решимость.
Мимо проплыл ствол невысокого дерева и, словно наждачной бумагой, задел корой мою рану. Я снова вскрикнул. Я боялся, и я чуть не сорвался. Треди, видимо, тоже понял, что любой упущенный нами из виду обломок может снести нас всех за долю секунды.
— Хватайся, чтоб тебя! — пророкотал папа.
По взгляду Кабальеро я видел, что тот принял решение. Правая его рука медленно показалась из воды и потянулась к ветке.
Но пальцы не были вытянуты. Они были сжаты в кулак. Я изо всех сил дернул папу за ноги.
Пистолет был нацелен точно и находился не далее чем в полутора метрах от лба папы, когда Луис Кабальеро с очередным воплем нажал на спусковой крючок. Я тоже закричал. Это был крик разбитого горем сердца. Погребальный плач. Но ничего не произошло. Выстрела не было.
Пистолет промок, Луисито? Пуль не осталось, Кабальерито? Ничего не поделаешь. Треди больше не держался за камень, и я резко толкнул папу обратно к берегу.
Разъяренный, Кабальеро продолжал нажимать на спусковой крючок, не веря в происходящее. Потом он бросил пистолет и обеими руками потянулся за уплывавшей спасительной веткой, которую ему упрямо продолжал протягивать Треди. Голова папы едва виднелась над водой.
Луису Кабальеро не хватило нескольких роковых сантиметров.
Папа Пий XIII не мог видеть, как поток уносит Кабальеро и как тот с безмолвным криком исчезает под водой.
А я видел, и мне это понравилось.
ГЛАВА 29
Доломитовые Альпы, Италия
Иванович и Лютер играли в боччи[113] в роще с видом на покрытые снегом вершины, а я делал вид, что изучаю Священное Писание, но мыслями блуждал в других горах. Я думал о Тилли.
После того дня на лугу минуло несколько недель, прежде чем я снова с ней увиделся. Тилли задерживали то мятежи, то государственные перевороты и кто знает, какие еще чрезвычайные события, но когда она однажды днем позвонила, чтобы сообщить мне, что вернулась, я похромал к ней.
— Пол! Что с тобой?
Тело под гипсом адски чесалось.
— Упал с мотороллера. По глупости.
—
— Все спокойно. Лютер вышел из больницы. Треди осуществил пока немного из того, что задумал.
— Жаль архиепископа Беккара. Я читала за границей заметку в газетах.
— Гм, понятно.
Бывший руководитель «Ключей». Умер от удара в испанском монастыре.
— Насколько я понимаю, Диего Альтамирано тоже нет. Вместо него теперь датчанин, представляешь?
Она махнула в сторону кипы ватиканских информационных сводок на своем столе. Я кивнул.
— Специалист по скандинавским легендам.
— Куда отправили Диего, не знаешь?
— На юг, он уехал на юг.
Тилли села рядом со мной и по-сестрински поцеловала. Затем откинулась назад и обвела взглядом город.
— На юг — это хорошо.
Прозвучало как заготовленная фраза, и действительно тон Тилли вдруг стал очень деловым.
— Разве это не хорошо, Пол? На юг.
— Смотря где этот юг.
— А как насчет Гватемалы?
— Гватемалы? Я все понял.
— Ты о монастыре, которым руководит Клара, старинная подруга сестры Джейн?
Тилли кивнула.
Я сказал:
— В Гватемале должно быть хорошо. Отличное место для отпуска.
— Даже более того, — сказала Тилли так тихо, что я едва ее расслышал. — Я тут подумала… съезжу туда, понимаешь, поживу немного. Никаких обязательств. Может, и зря; уж точно больше не стану монахиней. Только… у меня тут скопилось немного денег, Пол, и могу взять отпуск… что-то вроде творческого отпуска на год. Клара говорит, мне будет чем там заняться.
— Звучит интересно.
— Ты ведь не поедешь туда за мной? — спросила она неуверенно и, как мне показалось, с надеждой.
Заманчиво. Начать все сначала. Новое место. Тилли. И ничего общего с той моей жизнью на задворках гигантской церкви, которой отсутствие Тилли Райт пойдет только на пользу. Спасибо, Тилли, но я откажусь.
— Ты имеешь в виду приехать в гости?
Она не это имела в виду.
— Конечно, приеду. Только попробуй меня остановить. Моя рана почти зажила, и я собирался в горы, чтобы привести мозги в порядок. Распоряжение папы. Когда курс лечения закончится, я вернусь. Рим останется моим домом, а Ватикан — убежищем, пока Треди будет папой. Это обещание я дал себе и негласно — Треди.
Тилли плакала.
— Клара говорит, у нее как никогда много работы. Много монахинь, детишек, которых надо учить. Она говорит, в них столько радости, столько надежды. Пол, как ты думаешь, это мне поможет?
Я поцеловал ее.
—
Это максимум, на что способен простой брат: для настоящего благословения нужен священник.
Я много думал о Тилли, пока Иванович старательно разглаживал складки моей души. В тот день образ Тилли уютно дрейфовал по волнам моих мыслей, когда кто-то из обслуживающего персонала поднялся ко мне на гору и вручил письмо. Не из Гватемалы, марка была итальянская, а на штемпеле значилась Сиена.
