шее?
— Да, да.
— У меня тогда была возможность исследовать его голову. Я всегда считал, что с медицинской точки зрения Дик — интересный экземпляр. Я изучил историю трепанации и случаи, где она применялась. И вот к какому мнению я пришел, Энн. Если Дика поместить в хороший госпиталь и сделать Операцию на мозге, память может к нему вернуться. Все функции его мозга могут быть восстановлены.
— Гилберт! — воскликнула Энн голосом, в котором слышался протест. — Нет, ты имел в виду не это.
— Именно это, Энн. И я считаю своим долгом рассказать обо всем Лесли.
— Гилберт Блайз, ты не должен делать таких вещей, — решительно сказала Энн. — О, Гилберт, ты не сделаешь этого, ты не сделаешь. Ты не можешь быть таким жестоким. Обещай мне, что не сделаешь этого!
— Почему, Энн, дорогая? Я не предполагал, что ты все это так воспримешь. Будь благоразумной.
— Я не буду благоразумной, я не могу быть благоразумной, хотя нет, это я-то как раз и веду себя благоразумно. Это ты не понимаешь, что говоришь, это, ты неблагоразумен. Гилберт, ты хоть раз подумал о том, что будет с Лесли, если к Дику вернется память? Просто остановись и подумай! Она сейчас достаточно несчастна. Но быть служанкой и сиделкой Дика в тысячу раз легче, чем быть его женой. Я знаю это, я знаю. Это немыслимо! Не вмешивайся, оставь все как есть.
— Я долго раздумывал над этим, Энн. Я считаю, что доктор, если может, должен восстановить нормальное состояние своего пациента, к каким бы последствиям это не привело. Это просто моя обязанность. Я должен вернуть ему разум. Надежда есть. Если все сложится удачно, ему удастся поправиться.
— Но Дик не Твой пациент, — воскликнула Энн, меняя тактику. — Если бы Лесли просила тебя что- нибудь сделать для него, тогда это было бы твоей обязанностью сообщить ей, что ты думаешь. Но у тебя нет права вмешиваться.
— Я не называю это вмешательством. Двенадцать лет назад дядя Дэйв сказал Лесли, что для Дика ничего нельзя сделать. И она этому, конечно, поверила.
— А зачем дядя Дэйв стал бы ей это говорить, если бы это не было правдой? — вскричала Энн. — Разве он не такой же врач, как и ты?
— Нет, я думаю, что нет. Может быть, это выглядит немного самоуверенно, я бы даже сказал нагло. Ты ведь знаешь, с каким недоверием он относится ко всем «новомодным» методам в медицине. Он возражал даже против операции по случаю аппендицита.
— Он прав, — воскликнула Энн, изменившись в лице. — Я тоже считаю, что современные врачи слишком увлеклись проведением различных экспериментов на живом материале.
— Ронда Эллонби не жила бы сейчас, если бы я не рискнул и не провел эксперимент, — нашел аргумент — Гилберт. — Я попробовал новый метод, и это спасло ей жизнь.
— Я сыта по горло твоими рассказами о Ронде Эллонби, — воскликнула Энн, хотя это обвинения было несправедливым, так как Гилберт ни разу не упоминал о Ронде Эллонби с того дня, как поделился с Энн своей радостью по поводу удачной операции. Гилберт никому больше не говорил об этом.
Гилберт чувствовал себя довольно неловко.
— Я не думал, я не мог и предположить, Энн, что ты так воспримешь мое предложение, — сказал Гилберт, решительно вставая и направляясь к двери. Это был первый случай в их совместной жизни, когда они чуть не поссорились.
Но Энн бросилась за мужем и втащила его обратно.
— Гилберт, не сходи с ума. Сейчас ты сядешь сюда, и я краси-и-и-во извинюсь перед тобой. Ах, если бы ты знал…
Но Энн вовремя сумела взять себя в руки. Еще немного, и она выдала бы Гилберту секрет Лесли.
-..если бы ты только знал, что чувствуют при этом женщины.
— Мне кажется, что я знаю. Я обдумал эту проблему со всех точек зрения и пришел к выводу, что просто обязан сообщить Лесли о том, что Дика можно вылечить. И все. На этом мои обязанности заканчиваются. Дальше она сама должна решить, как поступить.
— Ты сто раз не прав, Гилберт. Как можно взваливать на бедную девочку такой груз? У нее не хватит денег на операцию.
— Пусть она сама все решит, — упрямо настаивал Гилберт.
— Ты сказал, что Дик может быть вылечен. Ты уверен в этом?
— Точно нельзя сказать. Никто не может быть уверен в таком деле. В самих мозгах могут быть повреждения, которые невозможно будет восстановить. Но если причина потери памяти заключается в давлении поврежденных костей на определенные участки мозга, то все жизненные функции можно восстановить.
— Да, но это только вероятность. Мы не можем быть уверены, что это именно так, — не сдавалась Энн. — Теперь предположим, что ты сказал обо всем Лесли и она согласилась на проведение операции. Это же будет стоить огромных денег. Ей придется занимать деньги или продать ту небольшую собственность, которая у нее есть. Предположим, что операция не удастся и Дик ничего не вспомнит. Как тогда она будет расплачиваться с долгами? Как тогда проживут они, если Лесли для оплаты операции продаст ферму?
— О, я знаю, я знаю. Но все-таки моя обязанность сказать ей все. Я не могу поступить иначе.
— О, я знаю упрямство Блайзов, — простонала Энн. — Но не бери всю ответственность на себя. Посоветуйся с доктором Дэйвом.
— Я уже сделал это, — неохотно ответил Гилберт.
— И что же он тебе сказал?
— Если пересказывать вкратце, он сказал то же, что и ты, то есть предложил оставить все так, как есть. Несмотря на его нелюбовь к экспериментам в медицине, он посмотрел на эту проблему с твоей точки зрения. То есть он не советовал бы делать операцию для пользы самой Лесли.
— Слава Богу, — сказала Энн. — Я знала, что здравый смысл его не покинет, что ты и твое мнение будут поколеблены мнением почти восьмидесятилетнего врача, который сам спас не одну жизнь. Его мнение, конечно, значит больше, чем мнение какого-то мальчишки.
— Благодарю.
— Не смейся. Это слишком серьезно.
— Такова просто моя точка зрения. И это действительно серьезно. Он человек, который безнадежно отстал. Дик так беспомощен…
— Раньше, конечно, он был очень самостоятелен, — перебила Энн, усмехаясь.
— Мы можем дать ему шанс искупить прошлое. Его жена не знает об этом, а я знаю. И я обязан сказать ей о такой возможности. Я так решил, и это мое последнее слово.
— Нет, Гилберт. Не говори, что это твое последнее слово. Посоветуйся с кем-нибудь еще, например, с капитаном Джимом. Спроси, что он думает по этому поводу. Не торопись.
— Ну хорошо, уговорила. Но я не обещаю, что последую его совету. Есть вещи, которые надо решать самому. Моя совесть никогда не оставит меня в покое, если я буду хранить молчание.
— Ах, твоя совесть, — простонала Энн. — Мне кажется, что у дяди Дэйва тоже есть совесть, не так ли?
— Да, но я не могу хранить молчание. Подумай сама, Энн, если бы наш спор касался какого-нибудь отвлеченного абстрактного объекта, ты бы согласилась со мной. Ты ведь сама знаешь, что согласилась бы.
— Нет, — сказала Энн, пытаясь сама в это поверить. — Мы можем спорить хоть всю ночь, но ты не убедишь меня, Гилберт. Спроси мисс Корнелию, что она думает по этому поводу.
— О, Энн, ты уже прибегаешь к последней крайности. Она скажет: «Как это похоже на мужчин». Потом она выйдет из себя. Нет. Не стоит. Я не буду обращаться к мисс Корнелии. Пусть Лесли сама решит. Она должна сделать это без постороннего давления.
— Ты прекрасно знаешь, что она решит, — сказала Энн, чуть не плача. — У нее тоже есть представление о том, что она обязана сделать. Я не могу понять, как ты можешь взваливать все это на нее, не могу…
