Наконец наступило утро их отплытия, – они стояли у поручней, махая в ответ приятелям Седрика, явившимся пожелать им доброго пути. С высоты корабельной палубы они казались маленькими и терялись в толпе провожающих. Это был нелегкий миг, и глаза Кэтрин наполнились влагой.
От избытка чувств она не заметила, как корабль отдал швартовы и вслед за буксирами двинулся по Эйвону, прошел под чудесным подвесным мостом и направился к устью реки. Когда они наконец вышли в открытое море, пароход дал прощальный гудок буксирам и развернул могучие паруса, тут же наполнившиеся ветром. В тот же миг по палубам пробежала дрожь, и начали вращаться огромные колеса с лопастями.
Филлис шмыгнула носом и, позабыв о субординации, просунула руку Кэтрин под локоть. Так они и стояли плечом к плечу, не отрывая глаз от зеленой полоски земли, постепенно таявшей на горизонте.
Совершенно не готовая к карьере бывалого моряка, всю первую часть путешествия Кэтрин ужасно страдала от морской болезни: с посеревшим лицом и дрожащими коленями она сошла на берег, когда корабль остановился в Мадейре. Она едва нашла в себе для этого силы, но уж слишком велико было желание ступить на твердую землю: ее абсолютно не волновали ни экзотическая растительность, ни извилистые мощеные улочки, прихотливыми изгибами спускавшиеся к морю, ни изобиловавший всяческими диковинами рынок. Однако, когда пришла пора вернуться на корабль, девушка довольно бодро приняла предложенную Седриком руку и поднялась по сходням на их временное плавучее пристанище, где спасательные шлюпки, оснастка и даже писчая бумага и салфетки в каютах имели маркировку «Иона».
Насколько она могла судить, судно было оснащено всем возможным для комфорта пассажиров: роскошными каютами, салонами, барами, игровыми комнатами (в некоторых можно было поиграть в настольный теннис и заняться метанием колец), высококлассным казино, великолепной кухней и целой армией стюардов и стюардесс.
Для Седрика было совершенно естественно путешествовать первым классом, да и каюта Кэтрин была лучшим, что можно было приобрести за деньги. Однако Филлис не преминула сунуть свой любопытный носик и на нижнюю палубу.
– Наверное, там не так уж страшно, мисс, – докладывала она, – но ужасно тесно. Люди вынуждены делить каюту с совершенно незнакомыми соседями. Я бы не сказала, что мне это понравилось.
Филлис было двадцать лет от роду, и она делала первые шаги в качестве личной прислуги. Это был важный шаг в ее карьере, и она дорожила новым своим положением. Сметливая и расторопная, Филлис поднялась с самых низов благодаря своему дяде, служившему в одном из особняков в Вест-Энде. Она прошла суровую школу, начиная с «девочки на побегушках», обязанной подчиняться всем подряд, став затем уборщицей и горничной. Дядя, гордившийся ее успехами, помог ей откликнуться на данное Седриком объявление в «Таймс», которое гласило: «Молодой леди требуется личная прислуга для предстоящего путешествия в Америку».
Пользуясь дядиными наставлениями и собственной смекалкой, Филлис сумела произвести приятное впечатление во время собеседования, и ее приняли. Она быстро прониклась искренней симпатией к Кэтрин, быстро разобравшись, что та – новичок в высшем свете: ее догадку позднее подтвердил Уоллер. И теперь, по сути дела, они учились вместе: Филлис – заботиться о леди, а Кэтрин – быть этою леди.
Утомившись прогулкой по палубе, Кэтрин спустилась к себе пораньше, покинув Седрика с его приятелями за обедом в кают-компании. Ее дядя чувствовал себя как рыба в воде: множество хорошеньких женщин, предполагавшее возможный флирт, вечерние танцы и, кроме всего прочего, ночные часы, которые можно было провести за бутылкой вина в компании других джентльменов, с которыми он уже был на короткой ноге.
Было так приятно крепко заснуть, не мучаясь от тошноты и головной боли, и все же Кэтрин долго не могла забыть то чувство растерянности, с которым проснулась рано поутру. Она не могла сообразить, где находится. Переднею стояла стюардесса, принесшая чашку утреннего чая, а за ее спиной суетилась Филлис, извлекавшая из сундука одежду. Сундук представлял собою миниатюрный гардероб: когда его ставили на торец и открывали крышку, в одной его половине, имевшей множество отделений, помещались всякие мелочи, тогда как другая служила для пальто и платьев.
– Доброе утро, мисс, – мило приветствовала она хозяйку. – Вы чувствуете себя лучше?
– Кажется, да, – сонно отвечала Кэтрин, пока стюардесса покидала каюту. – Да, решительно лучше.
Новизна обстановки и яркая голубизна небес, поблескивавшая в иллюминаторе, произвели чудесный эффект. Она почувствовала себя здоровой и веселой. Усевшись в кровати, она принялась за бутерброды с чаем, пока Филлис проворно извлекала для ее обозрения один наряд за другим.
– Жаркий солнечный денек, – заметила она. – Я уже видела трех леди в белых платьях. Почему бы вам не надеть одно из ваших, мисс, и не утереть им всем нос? Отличная возможность произвести наилучшее впечатление.
– Меня это не волнует, – начала было Кэтрин равнодушно, но тут в ней взыграла жажда приключений. – Нет, в конце концов, почему бы и нет! – рассмеялась она и одобрительно кивнула, глядя на нечто воздушно-кружевное в руках Филлис. Каким облегчением была возможность наконец-то расстаться с траурным нарядом. – Я надену это и отправлюсь в кают-компанию.
– И хорошо сделаете, мисс. Не зря же вы платили за первый класс, – подхватила Филлис.
Кэтрин слишком многое позволяла своей служанке, и это немало беспокоило Седрика. Хотя он сам весьма дружелюбно относился к своему камердинеру, их близость никогда не переходила за определенные границы. Уоллер прекрасно их знал и соблюдал неукоснительно. Но Кэтрин нуждалась в подруге и скучала без миссис Прентис. Ведь вопрос с компаньонкой так и остался открытым. И хотя в данный момент Седрик сам опекал ее, это не могло длиться вечно.
– Мы начнем присматривать кого-нибудь, когда окажемся в Америке, – сказал он. – Ни одна леди вашего положения не станет путешествовать одна за границей, а я временами должен буду покидать вас. Дела, моя милая.
И в самом деле – не мог же он пройти мимо борделей Нового Орлеана, известных на весь свет прелестями служивших там девиц смешанной крови. При одной мысли о них у Седрика зудело в паху.
В старое доброе время креольские плантаторы, ведшие свое происхождение от французов или испанцев, в своем высокомерии полагали себя полноправными властелинами над африканскими рабынями. Седрик был изрядно наслышан о «квартеронских балах»,[4] на которых милые целомудренные дочери свободных родителей преподносились в дар креольским джентльменам своими амбициозными мамашами. Все происходило совершенно официально и было освящено традицией. Девушка затем водворялась в один из домов на Рэмпарт-стрит, в дом, арендованный для подобного рода
