утех каким-нибудь шаловливым отпрыском богатого и знатного семейства. Там она и оставалась в угоду своему господину, зачастую обзаведясь целым выводком ребятишек с кофейной кожей, в то время как своим чередом разворачивались планы женитьбы этого господина на какой-нибудь несчастной девице его класса и цвета.
Думая об этом, Седрик временами жалел, что Гражданская война положила конец подобным чудесам, однако утешался тем, что, если слухи верны, место, куда он направлялся, по-прежнему не страдало от недостатка доступных женщин. И конечно, его роль опекуна помешала бы ему с удовольствием пуститься во все тяжкие.
Все еще ощущая легкие последствия болезни, Кэтрин покончила с туалетом и в сопровождении Филлис вышла на палубу. Седрика еще не было. Этот час для него был чересчур ранним: не более восьми. Девушка медленно шла вдоль поручней, тогда как верная Филлис несла за нею ее зонтик и книжку. До начала завтрака оставалось еще добрых полчаса, но Кэтрин с удовольствием бы продлила этот срок вдвое: так наслаждалась она простором залитой солнечными лучами палубы и соленым морским ветерком.
– Скажите, как здорово, правда, мисс? – заметила Филлис, поднимая лицо к солнышку. Вместо обычного наряда горничной на ней был синий матросский костюм и круглая соломенная шляпка. – Старине Лондону такое и не снилось.
Кэтрин, стоявшая возле поручней, кивнула, наслаждаясь тем, как ветерок перебирает ее локоны, и придерживая края белой кружевной шали.
– Я бы ни за что в это не поверила, пока болела, – сказала она. – А теперь уверена, что получу огромное удовольствие от остальной части пути.
Все волновало ее: огромный сияющий корабль, воздух, напоенный запахами моря, волны внизу, увенчанные белоснежной пеной. Океан был огромен: она могла различить лишь воду и небо. И все же она чувствовала себя в безопасности, словно под нею была твердая почва вместо бездонной бесформенной темно-зеленой пучины, поглотившей на своем веку множество кораблей вместе с цеплявшимися за их обломки жертвами крушений.
Она не одна оказалась столь ранней пташкой: на палубе гуляли и другие пассажиры. Мужчины в летних костюмах, дамы в белых туалетах и легких шляпках – все наслаждались солнечным теплом. Всюду чувствовался праздник, тем более что капитан и команда облачились в тропические мундиры, – и это ощущение не покинуло Кэтрин, когда она спустилась в кают-компанию, где был подан завтрак. Здесь ей пришлось набраться храбрости, ведь она осталась в одиночестве. Седрик приказал стюарду принести кофе с пирожными к нему в каюту, а Филлис покинула ее, чтобы позавтракать с другими служанками и лакеями.
Кэтрин оглянулась, стараясь найти кого-нибудь, кто бы вызывал доверие. За столом сидели незнакомые ей люди: парочка, справлявшая свой медовый месяц и не сводившая друг с друга глаз, американский бизнесмен, постоянно с раздражением препиравшийся со своей супругой, и довольно молодая дама с джентльменом, чьи отношения не были ясны, хотя не вызывало сомнения то, что они хорошо знакомы. Кэтрин очень бы хотела, чтобы здесь оказался Седрик, так как самой ей не хватало храбрости завязать беседу или предпринять что-то еще: она лишь слегка притронулась к фруктам, булочкам и маслу, которые выбрала из предложенного меню, и лелеяла надежду, что вскоре научится держать себя непосредственно в обществе.
Завтрак кончился, но по-прежнему не было Филлис. Кэтрин нетерпеливо постучала туфелькой по полу в кают-компании, а затем решила преступить вердикт, согласно которому юной леди не позволялось оставаться одной. Она подхватила свой зонтик и экземпляр «Миддлмарга»[5] и снова поднялась на палубу.
Первой проблемой было разыскать свое кресло, и это оказалось нелегко. Она бесцельно слонялась туда-сюда, читая имена на табличках, прикрепленных к составленным тесными рядами креслам, когда за ее спиной раздался глубокий мужской голос:
– Могу я чем-нибудь помочь? Наверное, вы ищете свое кресло. Если вы соблаговолите назвать ваше имя, я наверняка смогу его отыскать.
Оказалось, что к ней обращается приятный на вид молодой человек, сидевший с нею за одним столом во время завтрака. Можно ли считать это обстоятельство равным тому, как если бы они были представлены друг другу? Кэтрин колебалась, не решаясь ответить. Прилично ли поддержать этот разговор?
– Благодарю вас, – нерешительно отвечала она. – Там должна быть табличка с надписью «мисс К. Энсон».
Через несколько секунд кресло было доставлено и расположено самым удобным образом.
– Вы позволите, я принесу сюда и свое? – осведомился молодой человек.
Это уж было слишком. Одно дело обменяться парой ничего не значащих слов, и совсем другое – разрешить усесться подле себя. «Проклятье», – подумала Кэтрин, разозлившись на весь свет. Но разве для нее самой эти условности имеют значение? Нет, ей приходится беспокоиться о том, что подумают другие люди, и в особенности дядя Седрик. Он терпеть не мог тех, кого именовал «ловцами удачи». И все же сейчас она сочла возможным на время позабыть о грозных предостережениях: разбитные волокиты, заинтересованные в ней лично, не так опасны, как те, кого привлекают ее деньги.
Проникшись мятежным духом, она кивнула в ответ, хотя и понимала прекрасно, что в глазах тех, кто знаком с правилами хорошего тона и привык проводить утренние часы, сплетничая по поводу других пассажиров, она совершает непростительную оплошность.
Она улыбнулась как можно дружелюбнее, и он ответил тем же.
– Меня зовут Уоррен Арнолд, – представился юноша. – А вы, как я понял, мисс Энсон. Мне позволено будет узнать, что означает инициал «К»?
– Кэтрин, – отвечала она и добавила: – Ведь вы американец, не так ли?
– Совершенно верно, мэм. Возвращаюсь домой, посмотрев на Старый Свет.
Она слышала, что американцы меньше привержены формальностям, чем европейцы. Это объясняло и его излишнюю общительность, и торопливое предложение помощи. Она скосила в его сторону глаза, пока он пододвигал свое кресло чуть-чуть ближе. Его бледно-голубые глаза контрастировали с загаром, покрывавшим мальчишеское лицо, а довольно длинная каштановая шевелюра завитками падала на уши. Во всем его облике ощущалось что-то искреннее и открытое: в улыбке, в глазах, в жестах. Она решила, что его вряд ли назовешь алчным охотником до чужих денег, так как его белый костюм хотя и носил следы небрежного обращения, был несомненно пошит каким-то дорогим портным.
