ее юбка. Затянутые в перчатки руки с силой сжали поводья.
– Не надо отзываться от Ти-Жане в такой унизительной форме, мистер Дагган. Я ценю его службу.
– Оно и видно, что вы не из здешних мест, мисс Энсон. – И без того кривые губы Хэла скривились еще больше, а в голосе прозвучала снисходительная дерзость. – Я уж не говорю про вашу речь, которую мало кто без труда понимает – да и все остальное тоже. Слишком уж бросается в глаза то, что вы – чужестранка.
– Мистер Керриган тоже был чужестранцем, – запальчиво возразила Кэтрин. Они уже выехали из конюшен и миновали кухню и людскую.
– Это верно, мисс, – захохотал Хэл, – да только он прожил здесь черт знает как долго. Война там или нет – негры для него всегда были черномазыми, а заодно и все полукровки – неважно, сколько белой крови течет у них в жилах и каких там французских авек-плезиров они нахватались у себя в лицеях.
Из печной трубы над кухней валил дым, и во влажном воздухе висели запахи свежесваренного кофе и выпеченного хлеба. Анри, навалившись пузом на кухонный подоконник, приветливо взмахнул толстой рукой, что считалось у него верхом учтивости.
– По крайней мере, он не был жесток с рабами? – спросила Кэтрин, в памяти которой ожили рассказанные когда-то отцом жуткие истории. Она почувствовала себя виноватой. Неужели и эту вину ей предстоит принять вместе с остальным наследством? Одна мысль о том, что Анри мог подвергаться побоям, была убийственна.
– Ха, да конечно же, нет! – Хэл дернул головой, сбросив зацепившуюся за шляпу прядь мха. – Он не побоялся нарушить закон, запрещавший давать неграм образование, и даже нанял для них специальную учительницу, пока власти не заставили его прикрыть эту лавочку.
– А как же во время войны? Чью сторону он принял? – В характере Керригана выявлялось столько новых, разнообразных граней, что Кэтрин уже не знала, что и подумать.
Хэл опять расхохотался, с циничной гримасой на уродливом лице он насмешливо смерил ее с ног до головы стальным взглядом:
– Финн Керриган ничью сторону не принимал, он держался своей стороны.
– А эта учительница, она все еще живет где-нибудь поблизости? – Кэтрин подумала, что если бы ей удалось с нею повстречаться, она могла бы больше выспросить про Финна Керригана.
– Мисс Саутли, вот как ее звали. Марта Саутли – и тоже англичанка. Болтали, что она перебралась в Орлеан и открыла там женскую школу. Ежели хотите, я мог бы узнать подробнее.
– Сделайте это, мистер Дагган, пожалуйста. Черная ноздреватая почва зачавкала под копытами лошадей, когда они миновали олеандровую рощу и поехали по тропинке к скоплению беленых лачуг.
– В этих хижинах раньше жили рабы, – кратко сообщил он.
– А теперь? – спросила она.
Лачуги имели и сейчас вполне обжитой вид. Возле каждой из них был маленький ухоженный огородик, во дворах ковырялись в пыли кудахтающие куры, а в сараях хрюкали свиньи. На крылечках играли маленькие коричневые дети, а в темных проемах дверей угадывались увенчанные тюрбанами фигуры, провожавшие всадников глазами.
– Здесь живут полевые рабочие: черные – здесь, а белые – там. – И он взмахнул кнутом в сторону еще одного скопления лачуг. – Они так и держатся особняком. Каждый поближе к своему племени. Единственное место, где они оказываются под одной крышей, – церковь. Но и там они устраиваются по разные стороны от алтаря. По одному слову президента вряд ли удастся достичь того единства, о котором он заявил.
– Я этого и не ожидала. – И Кэтрин прикусила губу, вспомнив свое разочарование при виде новой волны сегрегации,[19] быстро набиравшей силу в Новом Орлеане. – А церковь там?
– Да, мисс, и там же кладбище. – Его голос по-прежнему звучал насмешливо, а шрам шевелился на щеке словно живое существо. – Ах да, вот там-то и происходит это ваше единение! В смерти мы все равны, оказавшись под одинаковым для всех слоем праха.
– Мистер Керриган похоронен здесь же? – Ей почему-то казалось, что он должен найти упокоение в огромных белоснежных усыпальницах в самом городе либо в монастыре Св. Людовика, или Лафайета, или Св. Патрика.
– Да, здесь, – кивнул Дагган. – Его запросто могли перевезти в город, но он наотрез отказался и заранее устроил здесь роскошный мавзолей. Так поступают многие плантаторы, если в их владениях есть освященная земля или они откупили кусок на приходском кладбище. Пожалуй, здесь таких уютных комнатенок даже побольше, чем в старом мокром Орлеане – хотя здесь еще более мокро, того и гляди их всех смоет в реку. Все же лучше, когда людей хоронят в земле, как это принято в монастырях. Да, хотел бы я стать мастером-каменотесом: вот уж у кого, поди, доллары не переводятся – знай полируй себе все эти мраморные памятники!
– Вы проводите меня на его могилу? – «Я должна это сделать, – подумала она. – Если я просто положу на могилу цветы и помолюсь, мне удастся хотя бы па время почувствовать себя ближе к отцу».
– Конечно, мисс, вот только сегодня мы вряд ли это успеем. Мы ведь только начали объезд. – Он отмахнулся от мошкары, вившейся над головою лошади, тронул поводья и двинулся вперед.
За хижинами рабов располагался огромный навес, под которым в сухое время года происходила молотьба. Дальше они увидели еще один, где в котлах на огромных печах варили сахарный тростник, приготовляя из него сироп, который подлежал последующей очистке.
– Но сейчас работы здесь не ведутся, – сообщил ей Дагган. – Еще рано, сахарный тростник в самом соку как раз перед началом дождей. Вот тогда нам бывают нужны дешевые и усердные рабочие руки, и чем больше, тем лучше. Смотрите, как мы в этом году много выручили за сахар, раньше такого не было. Вы принесли нам удачу, мисс Энсон.
– Вы правда так считаете? – От радости она даже раскраснелась, так как не была уверена, признал ли ее управляющий.
– Точно, – кивнул он. – И не я один это говорю. Похоже, что и черномазые расположены к вам, мисс.
