ее. – Бокал шампанского успокоит тебя. У меня в спальне как раз припасена бутылка.
Когда она впервые в компании с Селестой осматривала эту комнату, ее поразила необычность обстановки. Но тогда был день, а теперь, под покровом ночи, здесь все выглядело еще более странно. В воздухе висел дым от курений, и вся комната напоминала арабский Восток.
Полы были застланы цветастыми пушистыми коврами. Ковры же висели и на грубых каменных стенах, смягчая их суровое однообразие богатыми переливами красок: ярко-янтарный, бежевый, лазурный и бордовый. Невообразимая смесь безделушек покрывала все свободные поверхности мебели из резного красного дерева: бронзовые статуэтки, фигурки из эбена, подвески из слоновой кости и уродливые японские маски с усами из человеческих волос. Тигровые шкуры и диковинные ткани застилали широкий диван, стоявший в окружении бархатных пуфиков и расшитых подушек. Освещала комнату огромная лампа, украшенная блестящими полудрагоценными камнями. Во времена она вполне могла бы освещать гарем какого-нибудь султана.
– Тебе нравится эта комната? – спросил Адриен, поднеся одну из масок к лицу.
Кэтрин невольно отшатнулась от узкоглазого, скривившегося в гримасе незнакомца.
– По крайней мере, она производит впечатление, – неохотно отвечала она.
– Я всегда останавливался здесь, когда мы гостили у Керригана. – Он отшвырнул маску в сторону и разлегся на кровати, скрестив ноги и закинув руки за голову. – Старик просто с ума сходил от всяких замысловатых безделушек и objets d'art.[21] У него было достаточно денег, чтобы позволить себе такую слабость, и он собрал здесь целую гору всякого барахла. – В его голосе прозвучала издевка, словно он презирал своего давнишнего гостеприимного хозяина, считая его достойным лишь влачить жалкое существование на Канальной улице вместе с остальным ирландским отребьем.
– Почему ты не рассказывал об этом раньше? – прошептала она.
Комната качалась, свет мерк у нее в глазах, из теней по углам наползала тьма. Губы Адриена странным образом изогнулись, а глаза стали огромными и немигающими, словно у кота, караулившего мышиную нору.
– Это имеет значение? – небрежно отвечал он.
– Наверное, нет. – Для нее ничто не было теперь важным, кроме полыхавшего у нее внутри желания, толкавшего ее к нему в объятия, чтобы тела их снова слились в одно целое.
Сегодня вечером он вел себя по-иному: оставив осторожность и почтительность, с которыми относился к ней со дня помолвки, он старался коснуться ее при малейшей возможности, а временами даже ухитрялся поцеловать – хотя при этом она ощущала, что он чем-то подавлен. Однако все пересилил восторг от его близости, и она всякий раз возносилась на седьмое небо от счастья, чувствуя на себе завистливые взгляды окружающих. Он же не пытался скрывать своей власти над нею, но это нисколько не тревожило ее, словно и не она так недавно больше всего на свете гордилась собственной независимостью.
– Иди сюда, – промурлыкал он.
Она приблизилась, и он схватил ее и заставил улечься на себя, так что ее груди уперлись в его манишку, а ноги оказались поверх его ног. Его руки запутались в ее волосах, пока те не оказались распущенными и не укрыли их лица шелковой занавесью.
– Адриен, – простонала она, чуть ли не с болезненным сладострастием отвечая на его прикосновения.
– Что такое, моя крошка? Чего ты желаешь? – Он дразнил ее, он заставлял ее умолять и прижиматься к себе. – Мне нравится твое платьице, его так легко расстегивать. Ты, наверное, именно поэтому надела его сегодня? Уж не проститутка ли вы в душе, мисс Кэтрин Энсон?
И тут, словно тьма, скрывавшаяся в тени под деревьями, потоком хлынула сквозь окна в комнату, Кэтрин снова почувствовала себя испуганной и одинокой. В этот краткий миг перед тем, как ее поглотил водоворот страсти, она с ужасающей ясностью вдруг поняла, что порабощение ее тела неотвратимо влечет за собою порабощение души и она бессильна противостоять этому – любовь к Адриену была слишком велика…
Но вот уже она не ощущала ничего, кроме пожара, снедавшего ее тело, и торопливо принялась срывать с себя одежду, стараясь уничтожить последние барьеры между собой и Адриеном, чтобы припасть к нему, ласкать его, целовать и наслаждаться его ласками без сожалений и стыда. Вся трепеща от наплыва чувств, она всхлипнула:
– Не оставляй меня никогда, Адриен!.. О, это удивительно!.. Еще… еще…
Он опрокинул ее на кровать, его ласки и голос стали неожиданно грубыми: исчезла нежность. Исчезла показная любовь.
– Так вот чего ты хочешь? Сыграть со мною сцену насилия?
Однако ее ничто уже не волновало, она твердила про себя:
«Конечно, он любит меня – он стал грубым, чтобы я испытала еще большее наслаждение. Ведь это нравится мне».
Вскоре его бедра начали ритмично двигаться, и ей показалось, что наконец-то приходит вожделенное облегчение, и на несколько счастливых мгновений она вознеслась на вершину блаженства. Разрядка пришла скоро. И ей показалось, что она умерла. Тьма навалилась на нее, и она опять закружилась в водовороте кошмаров. «Отец! Спаси меня!»
Кэтрин плыла по бескрайним просторам океана. Она знала, что находится на палубе корабля – та слегка покачивалась под нею, а вокруг смутно различались корабельные снасти. Над нею в бархатных небесах сияли звезды, а сама Кэтрин настолько обессилела, что не смогла двинуть и пальцем.
– Вряд ли это понравится Лестине, – раздался чей-то мрачный голос.
Она подумала, что это говорит Феликс, но когда посмотрела в ту сторону, то увидала высокую худую женщину в шифоновом платье. Женщина глядела на нее и улыбалась ярко накрашенными карминными губами, веки ее покрывали золотисто-зеленые тени, а ресницы были черными и неправдоподобно длинными. И все же сходство с Феликсом казалось поразительным. Может, это его сестра? Разве у него была сестра? «Обязательно спрошу у него, когда проснусь», – решила Кэтрин.
– Лестина не услышит об этом, если только кто-то из вас не проболтается. – Казалось, Адриен говорил
