ревновать? – мелькнула у нее мысль. – Ну, конечно, чем же еще можно объяснить его волнение!»
Дальнейший разговор подтвердил ее догадку.
– Вероника, я, конечно, дам тебе телефон, но прошу тебя при этом простить меня… – начал Сикейрос.
– Господи, Рауль, я совсем не сержусь ни на тебя, ни на Сольеса! – нетерпеливо воскликнула Вероника.
– Я не могу в это поверить, – собеседнику явно хотелось выговориться. – Не знаю, что со мной произошло… Ничего не скажу о Федерико, но я… Я вел себя, как последний подлец. Тогда, на твоем дне рождения, я позволил себе выпить лишнего, у меня закружилась голова, и я черт знает что наговорил тебе… Я так сожалею!
– Только не стоит еще раз вспоминать то, что я тогда услышала, – едко заметила Вероника и, с трудом сдерживая раздражение, добавила: – Рауль, мне от тебя ничего не нужно, кроме этого телефона.
– Значит, ты отдаешь предпочтение американцу? – горестно вздохнув, спросил Сикейрос. – Но ведь он женат!
– Мне наплевать, женат он или нет! – разозлилась Вероника. – У меня к нему дело. Если желаешь, могу даже сказать какое. Я хочу попросить Фрэнка о помощи…
– Но, может быть, тебе смогу помочь я? Зачем звонить в Нью-Йорк?
– В этом ты не поможешь… – Вероника чувствовала, что сейчас расплачется.
– Но какого рода помощь тебе требуется?
– Рауль, не заставляй меня плакать, дай телефон.
Она ни за что не хотела рассказывать о болезни дочери. Ей казалось, чем больше людей будет об этом знать, тем меньше у нее останется надежды на выздоровление Валентины.
– Хорошо, Вероника, – Сикейрос больше не настаивал. – Записывай…
Вероника лихорадочно схватила карандаш и листок бумаги и записала продиктованный Раулем телефон.
– Конечно, я ничего не знаю наверняка, – послышался нервный смешок Сикейроса, – однако мне кажется, я сам себе подписал приговор… Теперь ты на меня никогда и не посмотришь. Разве я могу сравниться с американцем!
Вероника поспешно перебила его.
– Господи, Рауль, не будь занудой! Когда-нибудь потом я тебе все расскажу, а теперь, извини, до свидания.
Она быстро положила трубку, опасаясь, как бы Сикейрос снова не начал изливаться.
«Вот так всегда, – подумала Вероника, – стоит только сказать мужчине, что ты на него не сердишься, как он делает далеко идущие выводы и начинает на что-то надеяться… Ну что же, будем действовать дальше, – решила она, слегка воспрянув духом. – В конце концов я еще на что-то способна».
Она набрала номер Ричардсона.
На удивление, связь с Нью-Йорком сработала быстро. Видимо, в это время суток линии были свободны. Очень скоро Вероника услышала в трубке женский голос, который что-то сказал по-английски. Веронику бросило в жар: ведь она не знает английского языка! «Видимо, к телефону подошла жена Фрэнка, – сообразила Вероника и закричала: – Извините, сеньора! Sorry! Миссис Ричардсон! Могу я попросить сеньора Ричардсона?»
– Excuse me, I don't understand, – ответила женщина виноватым тоном.
Из груди Вероники вырвался стон. Она попыталась употребить те несколько английских слов, которые пришли ей на ум, но безуспешно. В конце концов, Вероника положила трубку, надеясь, что, когда она прозвонит попозже, к телефону, быть может, подойдет сам Фрэнк Ричардсон, и она сможет поговорить с ним по-испански.
Доктор Эмилио Хорхес был доволен решением Валентины снова лечь к нему в больницу. «Это весьма интересный случай, – размышлял доктор. – Но вместе с тем рискованный. Я попробую на ней действие нового препарата. Однако надо быть поосторожней с ее родными! Особенно с матерью. Она, похоже, не слишком доверяет моим методам. Да и муж сказал, что жена обратится к столичным врачам, если после курса лечения в моей клинике наступить ухудшение… Что ж, посмотрим!» – Толстый палец Хорхеса принялся крутить телефонный диск. Доктор звонил в Мехико своему приятелю, тоже доктору, Пабло Альдо.
– Привет, Пабло! – вскричал он.
– А, это ты, Эмилио? – отозвался Альдо. – Что нового?
– Хочу посоветоваться, – доктор Хорхес решил сразу брать быка за рога. – Ко мне недавно поступила одна больная… Началось с того, что я обнаружил у нее затвердения в правой груди.
– Подозреваешь онкологическую патологию?
Хорхес шумно вздохнул.
– Ты же отлично знаешь! С нашей техникой и нашей аппаратурой ничего нельзя утверждать с определенностью. Я объявил этой больной – кстати, ее зовут Валентина Карреньо, – что опухоль злокачественная…
– Но сам ты в этом сомневаешься? – проявил проницательность Пабло.
Хорхес нахмурил брови.
– Не совсем. На процентов семьдесят уверен, что у нее рак…
– Но все-таки тридцать процентов остается?
