следующему плакату – африканские детишки, купающиеся в слоновьей моче, – и крепко ухватился за верхний конец. – Впрочем, если ты готов дать мне номер, я немедленно прекращу обыск. – Голд подождал немного. – Что скажешь, Джесси?
– Скажу, что ты поганый жид, христоубийца. И не смей называть меня моим
– Если ты так на это смотришь...
Голд, бормоча что-то себе под нос, сорвал плакат со стены, разодрал на части и отбросил в сторону. Он действовал методично, неотвратимо, казалось, никто не в силах остановить его. В шкафу он нашел ручку от швабры, переломил о колено, а расщепленные концы использовал как рычаг. Сшиб оставшиеся шиты с плакатами, растоптал и разбросал осколки. Опрокинул столы, конторки, сбросил с них пишущие машинки, метнул в монитор, расколотил телевизор, радио. Клановцы следили за погромом в зловещем молчании.
Замора все улыбался, не снимая пальца со спускового крючка.
– У копов тоже непростая работенка, – заметил он.
Оставалась еще внушительная – от пола до потолка – стенка, там хранилась литература, фотографии, сувениры и даже картина в рамке – видимо, Джесс Аттер с семейством. Голд толкнул стенку, но она не поддалась.
– Тяжелая, сволочь. Помоги-ка, Джо.
– Ради Христа, Джек...
– Поскорей, мудак!
Катлер смирился и всем телом навалился на стенку. Им удалось раскачать и с ужасающим грохотом перевернуть ее. Посыпались книги, кассеты, фотографии. Голд и Катлер удовлетворенно переглянулись. Теперь комната была разгромлена окончательно. Они вышли.
– Грязный жид! – заорал Аттер.
– Для начала хватит, скотина, – тяжело дыша, сказал Голд, – но лучше дай мне номер, я от тебя не отстану.
– Убирайся!
Катлер встал между ними.
– Джек, номера здесь нет. Оставь его.
Голд взглянул на шерифа, потом бросил Аттеру:
– Жаль, у меня нет времени потолковать с тобой, кусок дерьма.
– Пошел вон, жид!
Катлер пытался удержать Голда, тот грубо оттолкнул его руку.
– Смотри, я еще вернусь.
– Приходи один, – с вызовом предложил Аттер. – Ночью. Без дружков, без значка. Соберется весь Клан, устроим настоящий праздник, таких пинков надаем в твою жидовскую задницу, ты с горы скатишься.
В это время из-за угла здания появился тощенький клановец с клочковатой блондинистой бородкой, его почти волочила за собой пара немецких овчарок на своре. Глаза Аттера блеснули.
– Эй, жид, ты не познакомишься с нашими эсэсовскими собачками? Вот этого, побольше, зовут Освенцим. А белую суку – Треблинка. Правда, здорово?
Голд кивнул Заморе.
– Пошли отсюда.
Аттер развеселился.
– Обожди. Помнишь, что говорили гестаповцы в лагерях, чтоб натравить собак на еврея? Сейчас напомню.
Аттер щелкнул пальцами. Звери сразу же уставились на него. Он ткнул пальцем в Голда и приказал:
–
Собаки грызли поводок, рычали, рвались к Голду. Аттер и другие клановцы ржали. Малый с клочковатой бороденкой тоже хихикал, оттягивая собак.
–
Огромный серый кобель с удвоенной свирепостью прыгнул вперед. Улыбка блондинчика увяла, он почувствовал, что не может удержать поводок, потянул сильнее, намотанный на кулак кожаный ремень лопнул, собака вырвалась и ринулась на Голда.
– Стой! Стой! – визжал парень, но взбешенный пес приготовился к прыжку.
Замора, еще стоявший у входа, направил на него ружье, но не успел прицелиться.
– Джек! – закричал он. – Сзади!
Голд уже прошел часть пути вниз по хорошо утоптанной тропинке. Он мгновенно обернулся, выхватил из кобуры револьвер. Пес прыгнул. Пуля 38-го калибра настигла его в воздухе, не больше чем в трех шагах от цели, перевернула и оставила лежать в красной пыли мертвым, неподвижным, как камень.
– Освенцим! – в отчаянии завывал Аттер.
Выла и белая сука Треблинка, ополоумевшая от запаха крови и шума выстрела. Выла, лаяла и почти стелилась по земле. Блондинчик упал на колени, ухватился за ошейник. Сука извернулась и злобно вцепилась в него. Блондин закричал и, пытаясь зажать рану, из которой хлынула кровь, упустил поводок. Треблинка кинулась на Голда. Она пробежала лишь метров десять, пуля перешибла ей переднюю лапу и плечо. Сука упала было, но поднялась и с глухим рычанием, с ненавистью в глазах потащилась к Голду.
– Треблинка!
Голд, с револьвером в руке, спускался к машинам. Замора шел следом, оглядываясь, с винтовкой наготове.
– Только посмей заявиться сюда еще раз!
Они подошли к машине Катлера. Замора заглянул внутрь.
– Ключи здесь.
– Тогда отсюда отваливаем... Проклятый притон.
– Джо! – задрав голову, крикнул Голд. – Тачку оставим на стоянке.
– Джек, погоди!
– Увидимся позже. Й на этом спасибо.
Помощники шерифа смотрели на них, разинув рты.
Замора дал газ, и через несколько секунд автомобиль скрылся в густом облаке пыли.
Почти у подножия горы, выжимая девяносто миль, с ними поравнялся Катлер, и сиреной дал знак им остановиться.
– В чем дело? Хочешь арестовать нас? – недовольно проворчал Голд. – За что? В Дезерт-Виста не быть англосаксом – уголовное преступление? Или ты из местного Общества защиты животных?
– Джек, мне, право, жаль, что так получилось.
– Ах, бедняга. Боюсь, ты сегодня будешь плохо спать.
– Джек, я хочу помочь.
– С чего вдруг?
– Все-таки, черт возьми, я полицейский! И я должен тебе. За своего старика.
Глаза Голда загорелись.
– Ну?
– Ну, тебе охота потолковать с Джессом Аттером на своей территории? Это было бы недурно?
– Продолжай.
– Ну, у Аттера, может, есть сторонники среди моих ребят, но и у меня в его организации тоже есть несколько шпиков. Парни, которых я кое на чем поймал и отпустил с миром. Они сообщают мне о каждом шаге Аттера.
– Эге, может, ты и вправду коп.
– Слушай. Я внимательно слежу за Джессом, он ведь как пороховая бочка. Так вот, завтра он выступает в церкви в Северном Голливуде. Суперсекретное мероприятие. Только специальные приглашения. Он хочет открыть новое отделение Клана в долине Сан-Фернандо. У тебя под носом.
