Убийца с крестом

– Сегодня будет настоящее пекло.

– Ничего, как-нибудь перетерплю.

Эстер потерла глаза и переносицу. Пожилая женщина внимательно посмотрела на нее.

– У тебя очень усталый вид, родная.

– Я и в самом деле устала, мама.

Они обе молча отхлебывали кофе, затем пожилая сказала:

– Ты увидишься сегодня с Бобби?

– Да, днем.

– И тогда сможешь немного поспать?

– Пару часов, мама.

Эстер встала. Она выплеснула кофейную гущу в раковину и помыла чашку. Затем повернулась, прислонилась спиной к кухонному шкафчику и улыбнулась.

– Во вторник он приедет домой, мама.

– Я знаю, родная. Хорошая новость. – Мать улыбнулась, но ее глаза остались, как были, печальными.

– На этот раз все будет хорошо, мама. Я знаю.

– Я тоже так надеюсь, родная.

– Все будет хорошо, мама. Непременно. – Эстер села и взяла руки матери в свои ладони.

– На этот раз он завяжет. Я знаю, что он сдержит слово. Я с ним говорила. Он сказал, что, если может воздерживаться от наркоты в тюрьме, то на воле и подавно сможет. Он сказал, что в этой проклятой тюрьме больше наркоты, чем в любом месте на воле. Он сказал, что ему нетрудно воздерживаться. Заключенные колются прямо в камере, а ему хоть бы что.

– И ты ему веришь?

– Да, мама. А ты?

Мать промолчала, но глаза ее были холодны и неподвижны.

– Ты не хочешь ему верить, мама?

Та вздохнула.

– Конечно, хочу, Эстер. Но он слишком много раз меня обманывал. Ведь он мой единственный сын. Моя кровь и плоть, но он столько лет скрывал от меня, что ворует, а сам воровал и воровал. Столько раз я умоляла его бросить это дело, исправиться. Он надает обещаний, но только я оглянусь – смотрю, он уже что-нибудь стибрил у меня, у своей родной матери. И все только для того, чтобы купить щепоть этого дерьма. – Она как будто выплюнула последнее слово.

Они сидели молча, не глядя друг на друга.

– Старику моему еще бы жить и жить, а он довел его до могилы.

– Мама, – сказала Эстер.

– Не знаю, как это случилось. Он был таким хорошим мальчиком. Всегда был хорошим мальчиком. Не причинял нам никаких неприятностей. Особенно когда был младенцем. Лучше, чем он, младенца я просто не видела. Он почти не плакал. Не капризничал. Но и когда подрос, он был хорошим. Ходил у нас в младших бойскаутах. Ты этого не знала?

Эстер покачала головой.

– Да, было дело. Мы мечтали, чтобы он поступил в колледж, но он заявил, что пойдет работать. Говорил, что хочет нам помочь. А мы отнекивались: не нужна нам, мол, твоя помощь, поступай в колледж, для этого мы много лет копили деньги. Но нет, он настоял на своем. Говорил, что хочет помогать нам. И по дому тоже. Мол, Чарльз совсем больной, ну и все такое. Вот он и поступил работать в эту треклятую больницу.

Старуха отпила кофе и плотнее закуталась в халат.

– Клянусь тебе, Эстер, мы ничего не знали. Ничего-ничегошеньки. До тех пор пока не заявилась полиция. Оказалось, что три года, даже почти четыре он воровал в больнице эти чертовы наркотики, а мы даже ничего не подозревали.

Эстер закурила легкую сигарету «Салем». За кухонным окном рождался новый яркий день.

– И на этот раз он тоже обещал исправиться. Женился на тебе. Я сразу поняла, что ты хорошая девушка. Чуть постарше Бобби, серьезная, степенная. Я-то надеялась, что ты, может, возьмешь его в руки. А он опять за свое. В тот день, когда у него народился сын, он упал на колени – ты только подумай, упал на колени! – и над головой младенца поклялся завязать с этим делом. А через две недели его посадили в тюрьму за ограбление винного магазина. Полицейские сказали, что он так надрался, что не мог даже отъехать на машине. Так они его и поймали. Он не смог сообразить, как подать машину назад.

Эстер обошла стол и обняла мамашу Фиббс. Свекровь плакала.

– Мы не можем отречься от него, мама. Ведь, кроме нас, у него больше никого нет.

Она смахнула слезу, катившуюся по щеке мамаши Фиббс.

– Бобби – мой муж, мама, и я его люблю. Он отец моего ребенка и твой сын, твой единственный сын, которого ты очень любишь. Мы не можем отречься от него.

Старуха долго смотрела на Эстер.

– Но ведь ты не можешь отречься от себя самой, Эстер. И от этого малыша наверху. Ты ведь и перед ним в долгу.

– Что ты хочешь сказать, мама?

– Только то, что говорю. – Ее лицо посуровело. – Да, Бобби – мой единственный сын. Но маленький Бобби – мой внук. И тоже один-единственный. А ты для меня что родная дочь. Я не позволю, чтобы ты сгубила свою жизнь, да и жизнь маленького Бобби, потому что Бобби не может вести себя как настоящий мужчина. Я не хочу, чтобы он и тебя потащил за собой.

– Мама, в этот раз он поклялся мне, что исправится. Старуха выпрямилась. Ее глаза полыхнули обжигающим огнем.

– А если нет?

Эстер надолго задумалась. Она присела, затянулась сигаретой, затем вынула ее наполовину недокуренной. Своими длинными пальцами она мягко притронулась к пепельнице, словно прощупывая ее фактуру. И только тогда взглянула в глаза свекрови.

– Это последний раз.

– Ты взвалила на себя непосильное бремя, Эстер. Каждый вечер чистишь туалеты в домах у других людей. А ведь все учителя говорят, что Бобби очень способный. У него есть право стать человеком. Настоящим человеком. Ты не можешь...

– Это последний раз, мама.

Эстер встала. Усталость навалилась на нее с непреодолимой силой.

– Это последний раз, мама.

– Этот парень свел отца в могилу раньше времени. – Глаза старухи смотрели куда-то далеко. Далеко за пределы дома.

Эстер повернулась и вышла из кухни. Она уже поднималась по лестнице, когда мамаша Фиббс крикнула ей вдогонку:

– И тогда тоже, на похоронах отца, он обещал исправиться.

В комнате Бобби, которая располагалась в передней части дома, было жарко, и малыш сбросил с себя простыню. Эстер мысленно еще раз пообещала себе купить маленький кондиционер для этой комнаты. В ее собственной спальне был установлен кондиционер, иначе она попросту не смогла бы спать летом в этом жарком лос-анджелесском климате. Тем не менее, она ощутила чувство вины.

Она смотрела, как он спит – самое дорогое, принадлежащее ей сокровище. Затем она села на краешек кровати и поцеловала его в лобик. Его веки затрепетали, и он сразу же проснулся. Быстрота, с которой он пробуждался, всегда поражала ее.

– Мама!

Он сел и поскреб у себя под мышкой.

– Кто отвезет меня в школу? Ты или бабушка?

– Я. Но мне придется задержаться, чтобы навестить твоего отца.

– Хорошо.