Голд ждал неизбежного вопроса.
– Когда ты только поймаешь Убийцу с крестом?
– Скоро, очень скоро.
– Мы говорили со Стэнли за завтраком, а не переехать ли нам в Палм-Спрингс. Этот город все больше становится похож на Нью-Йорк. Нигде не чувствуешь себя в безопасности.
Голд подыскивал ответ.
– Что ж, неплохая идея.
Эвелин вздохнула.
– Джек, прости, что я не сдержалась на бар мицве у Питера. Не знаю, что на меня нашло.
– Ну, не будем об этом.
– Нет, меня просто несло. Я как с цепи сорвалась. Я, видимо, сильно устала. Но это меня совершенно не извиняет. Я не имею права так себя вести.
– Эв, я все понимаю.
– Я все равно очень виновата перед тобой. И была бы рада, если бы ты к нам пришел. Кстати, ты совершенно покорил Питера! Тут недавно Стэнли пригласил известных кинозвезд, кумиров рока, но Питер остался совершенно равнодушен. А стоило ему увидеть тебя, легендарного полицейского, да к тому же отца его сестры – и он совершенно без ума! Вот и думай после этого, что знаешь детей!
«Вот дьявол, к чему она клонит?» – думал Голд.
– Так вот, Джек, мы со Стэнли все обсудили, нам бы очень хотелось, чтобы ты вошел в жизнь Питера. Чтобы вместе с нами воспитывал мальчика, особенно сейчас, когда он взрослеет. Как ты на это смотришь?
– Право, не знаю, что и сказать.
– Если захочешь пообщаться с Питером – ну, сходить с ним на бейсбол или в кино... Только скажи нам заранее, примерно за неделю, и мы с радостью его отпустим.
«Сын напрокат», – подумал Голд.
– Естественно, мы не будем менять заведенный порядок. Ты для него – только мой бывший муж, отец Уэнди. Зачем травмировать мальчика! Я не хочу, чтобы он считал, будто мы ему лжем.
«Определенно сын напрокат».
– Стэнли настаивает, чтобы мы компенсировали твои траты, когда ты будешь забирать мальчика.
«Нет, это просто „Эскорт-служба, отец и сын“. Неизвестный папа. Пожалуй, стоит наклеить себе на лоб», – думал Голд.
– Чтобы все было по-хорошему. Пойми, мы действительно хотим, чтобы ты принял участие в жизни Питера.
У Голда помутилось в голове. Он смотрел на фотографию Ирвинга Роузуолла и его собачки. Он вспомнил, что в далеком детстве, лет в шесть-семь, у него самого был пес. В Бойл-Хайтс. Манчестерский терьер с примесью. Вот только как звали собаку, он забыл.
– Джек, Джек, ты меня слышишь?
Внезапно Голд почувствовал себя смертельно усталым. Опустошенным. Старым.
– Джек!
– Эв, давай оставим все как есть. Зачем менять, когда прошло столько времени!
– Ну...
– Какая разница?! – Голд чувствовал, как в нем закипает гнев, – он не знал, на кого или на что, – и старался держать себя в руках. – Давай оставим все как есть. Так будет лучше. Идет?
– Конечно, Джек, если ты...
– До свиданья, Эв.
Голд повесил трубку. Несколько минут он сидел, тупо уставясь в стену. Страшно хотелось выпить. Зазвонил телефон. Вместо того чтобы ответить, он вышел из кабинета и отправился вниз, слушать допрос.
11.22 утра
Эстер зажгла под чайником огонь, вложила в пластиковую воронку бумажный фильтр и насыпала туда шесть ложек кофе.
– Ну что ж, лучше сейчас, чем потом, – сказала мамаша Фиббс, сидевшая у стола. На ней было черно- белое вязаное платье с длинным подолом. Волосы собраны в пучок.
Эстер достала из посудного шкафа две чашки и, поставив их на стол, села напротив мамаши Фиббс. Она всхлипнула и высморкалась в смятую салфетку. Ее глаза вновь наполнились слезами.
– Лучше сейчас, чем потом, – решительно повторила мамаша Фиббс.
– Ах, мама! Ну как вы можете относиться к этому столь безразлично! – воскликнула Эстер.
Лицо старухи напряглось.
– Как, спрашиваешь ты? Очень просто. И знаешь почему? Потому что этот парень никогда не изменится. Он навсегда останется преступником, вором и наркоманом. И ничем другим. Он выбрал, как это называют, свой образ жизни. Он отвернулся от Господа. Мне горько и больно об этом говорить, но это правда. И теперь я должна позаботиться о том, на какие средства будут существовать мои сноха и внук. Вот что меня теперь беспокоит.
Эстер протянула ей руку, мамаша Фиббс взяла ее пальцы и крепко, ласково сжала их.
– Разве можно просто взять и вычеркнуть его из своей жизни, мама?
– Просто? – фыркнула старуха. – Чего уж проще! Он свел моего Чарльза в могилу, и тот умер, терзаемый горем. Теперь я одинокая старая вдова, которой приходится проводить ночи в пустой постели. Думаешь, мне легко? И ты сама изнываешь от одиночества всякий раз, когда он попадает в тюрьму. Ты чахнешь, впустую растрачивая жизненные силы. Трудишься, стирая пальцы до костей, чтобы заработать деньги на адвокатов и тому подобные вещи. И ты считаешь, что это – просто? Ничего подобного. Говорю тебе, милая, этот парень – конченый человек. Именно так ты должна к этому отнестись. Считай, что он умер, и думай о том, как тебе жить дальше. Тебе и Малышу Бобби.
– Вы думаете, мы никогда его больше не увидим? – По щеке Эстер скатилась слеза.
– Конечно, он еще вернется: как только у него кончатся деньги и ему потребуется очередная доза, он станет колотить в дверь, выпрашивая подачку, словно собака. Если дома никого не будет, он взломает дверь и унесет телевизор. Такой уж он человек, Эстер.
Эстер опустила лицо и приложила к глазам смятую салфетку.
– Не забывай, у тебя на руках маленький ребенок. Да и сама ты еще молода. Ты волочишь ноги, словно восьмидесятилетняя старуха, и все из-за Бобби. Пора положить этому конец. Забудь о прошлом и не упусти возможности наладить свою жизнь.
Раздался звонок. Эстер поднялась на ноги.
– Кто бы это мог быть, черт побери? – Она пошла к парадному входу. За сетчатой дверью стоял Кларк Джонсон.
– Миссис Фиббс, мне нужен Бобби.
– Его здесь нет.
– Миссис Фиббс, я хотел бы войти.
– Я же сказала – его здесь нет.
– Мне нужно войти. Я на работе.
Эстер смотрела на него сквозь сетку.
– Миссис Фиббс, вы должны впустить меня. Именем закона.
Эстер отперла замок и распахнула дверь.
– Входите. Но Бобби здесь нет. Он ушел.
Джонсон вошел в дом.
– Сегодня утром Бобби не явился на обследование. Вы не знаете, где он сейчас?
– Я же говорила вам – он ушел.
– Хотите сказать, навсегда?
– Навсегда, мистер Джонсон. Навсегда.
– И вы не знаете, где он и куда пошел?
– Понятия не имею.
