наведаться в первую попавшуюся рощу манглий, чтобы нарезать все необходимое для оснастки лодки. Вскоре я заметил такую рощу, и несколько деревьев показались мне достаточно высокими, чтобы можно было соорудить из них рею и мачту. Она окружала лагуну, образованную разрезом в прибрежном рифе. Я велел спустить хури на воду, чтобы войти в проход и исследовать рощу повнимательнее. Уже осматривая ближние к входу деревья, я заметил, что несколько веток были сломаны, после того как попытки срезать их ножом не увенчались успехом, что свидетельствовало о невозможности прибегнуть к услугам топора или тесака, а поскольку этих инструментов в лодке не было, речь шла именно о «человеке, который вышел из моря».
На западной окраине острова (там обычно встают на стоянку рыбаки), почти вплотную к маленькому пляжу, где я когда-то повстречал слепого накуду, стояла небольшая фелюга. Завидев нас, трое мужчин поднялись со своих мест и дружески замахали руками.
В этом месте проход, отделяющий большой остров от этого островка, имеющего форму подковы и представляющего собой разрушенный кратер, который защищает якорную стоянку от западного и северного ветра, очень узок. Я позволил «Альтаиру» плыть по инерции, чтобы дождаться пироги, которую двое из этих людей только что столкнули в воду. Это были два ныряльщика-суданца, которых я, наверное, встречал когда-то и которые, проявляя поразительную память, характерную для туземцев, напомнили мне, что поднимались на мое судно, когда я останавливался в Массауа десять лет назад. Наш суданец их тоже знал, и я, к счастью, успел помешать ему рассказать свою историю прежде, чем я задам сам интересующие меня вопросы. Я опасался, что эта странная история их насторожит.
Передав вести из мира, то есть из Джибути, я спросил как бы невзначай:
– А вы не видели пирогу с человеком?
– Да, вчера2 она приплывала за огнем, и человек сказал, что его фелюга бросила якорь у малого острова Ханиш.
– Ты его знаешь?
– Нет, но я хорошо знаю накуду Ахмета Фареджа. Правда, меня немного удивило, что он остановился возле малого Ханиша в это время, когда стоянка там ненадежна.
– А какой он на вид? Молодой? Старый? Какой расы?
– Суданец… Если только не данакилец, я не разглядывал в темноте… Мне показалось, что у него лицо раба.
– Он не назвал себя?
– Я не спрашивал у него имени, впрочем, он не особенно разговорчив. Он забрал угли, даже не поблагодарив, как вор…
Абди толкнул меня локтем в бок и пробурчал сквозь зубы:
– Аллах! Это он!
Я поглядел на него вопросительно, и он уточнил, уже для меня одного, шепотом:
– Юсеф Эйбу.
Эта догадка произвела на меня впечатление, и я тут же воспринял ее как очевидность, но не подал в виду, продолжая допрос:
– А в какую сторону он поплыл?
– Туда, конечно, ведь ему надо было на малый Ханиш.
Я не стал настаивать, потому что «туда» означало также путь к побережью, расположенному не более чем в двадцати милях, и пирога, пусть даже и с обрывком тряпки вместо паруса, была способна достичь суши менее чем за четыре или пять часов. Но с какой стати надо отождествлять этого беглеца с Жозефом Эйбу?
Поразмыслив, я вынужден был признать, что эта гипотеза лишена оснований. Не зная о том, что Эйбу сел на пароход «Воклюз», я не мог объяснить его присутствие на острове Джебель-Зукар, а главное, представить себе такой странный способ высадки. И я вернулся к первой гипотезе, согласно которой это был беглый каторжник.
Однако позднее я еще раз обратился к предположению, высказанному Абди, пытаясь придать смысл всем задержкам, в результате которых я узнал, что таинственный негр сел на «Воклюз», но потом его покинул. Моя судьба оказалась поставленной в зависимость от этого знания, и все сложилось таким образом, чтобы я его получил. Незнакомец не мог не быть Жозефом Эйбу, который сел на пароход после моего отплытия, намереваясь прибыть в Суэц раньше и выдать меня полиции. Поистине чудо прервало его путешествие и одновременно спасло меня, но все-таки почему я должен был узнать об этом? Он ведь мог просто утонуть, и тогда я был бы спасен, сам того не ведая. Я не верю в слепой и глупый случай, напротив, я убежден: одно вытекает из другого с неукоснительной логикой, недоступной нашему ограниченному разуму…
Итак, я был совершенно сбит с толку. Терзаемый сомнениями, я все же отдал предпочтение оптимистическому взгляду на вещи, дабы не омрачать своей удачи безысходным отчаянием. Пока я не мог раскрыть тайну, но у меня сложилось впечатление, что моя судьба была совсем не такой, какой ее представляли себе мои враги.
IX
Я с сожалением смотрел, как удаляется темный архипелаг Ханиш, который я люблю за его первозданное одиночество. В каждом путешествии я находил предлог причалить к его берегам и в нагромождении его потухших вулканов на мгновение забыть мир людей и различные виды социального принуждения.
Среди этих базальтовых глыб, взметнувшихся вверх и застывших на фоне неба, на этих стиснутых между скалами полянах, где ветер полирует причудливые мадрепоры эпохи вторичного образования, я забываю, что такое время. Вечность незыблемых ландшафтов заставляет меня забыть о жизни с ее мимолетными ликами; смерть не имеет больше смысла, и я чувствую себя нетленным в своей сути, подобно атому вселенной.
Возможно, так человек создал когда-то своих богов…
Возвращаться на континент было всегда мучительно, и, когда последний пик архипелага исчез за линией
