– Что ты! Нисколько! – вскочил император с места и порывисто шагнул к дверям.
– Заходи, старый товарищ! Ай-ай-ай! И тебе не стыдно?
Квинт грохнулся на колени у порога и ни за что не хотел вставать, пока не облобызает стопы повелителя.
– Ну-ну! Этого еще недоставало. – Император стал его подымать, протягивая ему руку. – Принес виноград?..
Император наклонился к Квинтипору, стоявшему на коленях с корзиной в руках, но тут же выпрямился и спросил императрицу:
– Хочешь винограду на ужин, Приска?
– Пожалуй. А ты, государь, не покушаешь ли сперва чего-нибудь поплотнее?
– Нет, нет! Больше ничего не хочу! – возразил он, и указал застывшему на коленях прегустатору на дверь; тот выполз из комнаты. – Я уверен: виноград, который принес нам мой Квинт, не отравлен.
Присев на край ложа, Диоклетиан протянул августе на ладони виноградную гроздь.
– Я не знал, Квинт, что у тебя есть брат.
– У меня нет брата, государь. Я отрекся от него после того, как он осрамил меня.
– Как так?
– Был он тут у меня в гостях. Я принес Сильвану[82] откормленного шестинедельного поросенка. Все, как полагается: часть богу, часть жрецу, а остальное взял домой и гостей созвал. И вдруг ублюдок этот при всех заявляет: он-де свинину есть не будет. Вот тебе раз! Ты что же, спрашиваю, в евреи подался? Не в евреи, говорит, а в христиане. Сперва мы решили, что он просто перехватил малость, но глядим – нет, просто рехнулся, бедняга! Недаром второй раз женился. И с той поры мы не едим с ним из одной миски.
Император положил в рот жене еще одну виноградину и, не оборачиваясь, спросил:
– Значит, это твой сын, Квинт?
– К его счастью, уж не мой сын, а твой раб, государь. Вон как его нарядили. Ишь, каким важным господином выглядит.
Император повернулся и внимательно посмотрел на Квинтипора.
– Встань, мальчик!.. В какой ты должности?
– Не знаю, божественный государь, – поднимаясь на ноги, ответил Квинтипор и покраснел. – Препозитор сказал, что на должность он назначит меня нотом.
– Может быть, ты секретарь… с-ы-ы-н мой? – спросил император, как-то странно растянув слово «сын» и понизив при этом голос.
– Да, божественный государь. Я магистр священной памяти.
– Хочешь стать военным… сын мой?
– Если твоя божественность того пожелает.
– Я спрашиваю тебя… сын мой, желаешь ли ты быть военным?
– Нет, божественный государь.
– Он в самом деле не гож в солдаты, повелитель, – поспешно вмешался садовник. – Ему уже восемнадцать лет, а он ни разу еще ни с кем как следует не подрался. Малость рановато взял ты его, государь, из-под родительской руки. А этот старый верхогляд только его портит.
– Верхогляд?.. А-а! Звездочет! – усмехнулся император. – Ну, ничего. Если Бион что испортил, мы подправим.
Подойдя к юноше вплотную, император впервые посмотрел прямо ему в глаза. Квинтипор изумился: от многих он слышал, что глаза у императора глубоко запавшие, холодные; серые; но они оказались вблизи такими теплыми, добрыми, голубыми. На мгновение вспомнилась ему другая пара глаз, таких же переменчивых; юноше показалась удивительна и та сила, с которой руки императора, казалось уже дряхлеющие, стиснули его плечи.
– С сегодняшнего дня – ты мой секретарь. Вот тебе первое поручение: разыщи Биона и передай ему, чтобы через час он явился ко мне в рабочий кабинет… вместе с тобой.
Все закружилось у Квинтипора перед глазами, и он молча упал на колени. Император запустил пальцы в белокурые волосы юноши.
– Теперь, сын мой, мы часто будем вместе, и потому я освобождаю тебя от адорации. Отныне ты должен преклонять колени только перед августой.
Он протянул юноше руку для поцелуя, но без снисходительности вельможного благодетеля, а с мягкой, почти отцовской сердечностью. Целуя эту руку, Квинтипор подумал: не то слишком горячи его, Квинтипора, губы, не то слишком холодна рука императора. Потом он преклонил колено перед августой. Но та, вяло махнув рукой, отвернулась.
– Ступай!.. – И, чуть не рыдая, позвала: – Диокл!
Император подбежал к августе и наклонился над ней.
Квинт почесал затылок: его, правда, не отпускали, но и не оказывали оставаться. К тому же он еще не знал, зачем его вызывал властитель. Может быть, просто хотел взглянуть на старого солдата. Квинт повременил еще немного, но, заметив, что супруги заговорили шепотом, неслышно выскользнул из комнаты вслед за сыном.
– Диокл! – обняв мужа за шею, промолвила императрица. – Я совсем не против, что тебе так полюбился
