хотел бы снова с ним работать. Так что для меня было вполне естественно придумать фильм, в котором мой муж, в обмен на финансовую поддержку, уступал меня Эрминио. Действие фильма происходит в конторе Эрминио. Обычная современная контора со стандартной мебелью из металла и пластика. Эрминио сидит за письменным столом, мой муж и я — напротив. В руках у Эрминио чековая книжка. 'Так и быть, я тебе помогу, — говорит он мужу. — Но взамен я хочу Ирену'. Смотрю на мужа и вижу, как он кивает головой в знак согласия. Тогда Эрминио одним росчерком подписывает чек и протягивает его мужу, тот берет чек, окидывает меня недолгим взглядом и уходит. Вот и все. Этот фильм я показывала всякий раз, как мы с мужем занимались любовью. Однажды ночью, когда мы лежали в постели и он, навалившись на меня, делал свое дело, я прокручивала ту часть фильма, где Эрминио говорил: 'Так и быть, я тебе помогу. Но взамен я хочу Ирену', — и остановила пленку на кадре, запечатлевшем лицо мужа. Короче, я вообразила, будто муж заколебался. И тогда, чтобы помочь ему побороть нерешительность, я тихонечко, почти скороговоркой, зашептала, только уже не в фильме, а в действительности: 'Да, да, продай меня, продай меня, продай меня…' Ты будешь смеяться, но именно в тот момент, после стольких лет немого кино, я совершенно случайно открыла для себя звук. Правда, шептала я, как видно, не очень-то тихо, а может, непроизвольно прильнула губами, лихорадочно твердившими: 'Продай, продай меня', к его уху. Так или иначе, он услышал эти слова и будучи, как я говорила, крайне восприимчивым, истолковал их правильно. Неожиданно, когда я уже собиралась кончить, он останавливается и давай меня колотить. Схватил за волосы, сбросил с постели и поволок по полу через все комнаты, колошматя напропалую. Потом швырнул на диван и, вцепившись в горло, стал душить. Тут уж я не выдержала, врезала ему коленом, точь-в-точь как недавно тебе, и выкрикнула в лицо всю правду: что, мол, трахаюсь с ним только для вида, а на самом деле — дрочу. Что воображала, будто он продает меня Эрминио. Что не люблю его, что мне хватает меня самой и что он мне не нужен. Мой муж, как я тебе говорила, совершенно заурядный мужик, со всеми предрассудками заурядных мужиков. Он, конечно, ни шиша не понял, кроме того, что я его не люблю и что я, как говорится, с вывертом. В общем, мы развелись, я переехала с дочкой в Рим, а он остался в Милане.
Сижу молча. Меня больше переполняет ощущение внутреннего дискомфорта. Дело в том, что с самого начала истории об Ирене и ее муже 'он' так распалился, что теперь близок к тому, чтобы потерять голову. И вот до меня доносится 'его' настойчивый шепоток: '- Да ты только глянь на нее. Глянь, как она возбудилась, пока расписывала всю эту эпопею с собственным браком. Еще не догадался? Так ведь она это нарочно рассказывала!' Поражаюсь, до чего мы с 'ним' все-таки два разных существа. Еще бы: сколько ни всматриваюсь, поддавшись на 'его' увещевания, — ничегошеньки не вижу. Ирена преспокойно сидит в прежней позе, держит в руке стакан с виски.
'— Если кто и возбудился, — наивно замечаю я, — так это ты, а не Ирена'.
'Его' ответ: '- Завелась, головой ручаюсь, завелась со страшной силой. Не веришь — положись на меня. Я сам доведу до неизбежного конца этот ваш возбужденный и возбуждающий диалог'.
После двух двойных виски я чувствую себя уже прилично поддатым и послушно уступаю 'ему' место. Не теряя времени, 'он' запальчиво идет в атаку: — Что и говорить, история твоих отношений с мужем крайне любопытна. Знаешь, о чем она свидетельствует? — О чем? — О том, что твой способ любви, каким бы одиноким и эгоистичным он ни был, все же не исключает участие того, кого при нашей первой встрече ты назвала 'другим'. Я имею в виду участие в только что упомянутом фильме твоего мужа, да и других мужчин в других твоих фильмах, настоящих или будущих.
— Да, но, с одной стороны, это воображаемое присутствие, а с другой — чисто случайное. Мужа я ввела в фильм лишь потому, что, к сожалению, не могла без этого обойтись, ведь мне нужно было как-то любить себя, когда я делала вид, что люблю его. Не думаю, чтобы подобный случай повторился.
— Ой, не зарекайся! А ну как в один прекрасный день тебе захочется пережить в действительности ситуацию, созданную в воображении? — С чего это вдруг? Между мною и мною нет места. Для кого-то еще. Муж выполнял лишь роль заменителя. Это все равно как между двумя любовниками попытаться просунуть третьего. Я нравлюсь самой себе настолько, что вероятность полюбить другого человека напрочь отпадает. Эй, эй, что это на тебя опять нашло? Последнюю реплику, произнесенную изменившимся голосом, вызвал уже я, точнее 'он'. Пользуясь тем, что я захмелел, 'он' подталкивает меня на 'взаправдашнее' представление одного из рабовладельческих сюжетов Ирены. 'Он' направляет мою руку, заставляет извлечь себя из своих тайников, а из бумажника — кипу банкнотов, поднимает меня с дивана и обводит вокруг стола. И вот, точно одержимый, я навис над Иреной, встав коленом на валик и собираясь поднести 'его' к лицу хозяйки и одновременно всунуть ей в руку деньги. 'Его' примитивно-подражательный план предусматривает, что Ирена примет двойное предложение, зажмет в кулаке банкноты и, отрешенно повторяя с закрытыми глазами, как в фильме с мужем: 'Купи меня, купи меня, купи меня', позволит 'ему' установить с ней 'прямой контакт'. Дурацкий, неосуществимый план. Ведь только что Ирена ясно дала понять: она хочет не 'переживать' свои увлечения, а лишь предаваться им в мечтах.
Так оно и есть. Ирена не зажимает в кулаке банкноты и не идет с 'ним' на сближение. Мгновение она смотрит на 'него' оценивающим взглядом, с красноречивой мимикой на лице и насмешливым удивлением. Затем наклоняет ладонь так, что деньги соскальзывают с нее и разлетаются по полу. После чего поднимает руку и отстраняет 'его' мягко и снисходительно, как отстраняют во время прогулки по лесу загородившую тропу ветку. Наконец отчетливо произносит: — Пошел вон, идиот.
Стою перед ней и чувствую, насколько я смешон: лысина сверкает, морда раскраснелась, а 'он' торчит, как дышло. И тут неожиданно до меня 'доходит'. Да, я люблю Ирену, и мне совершенно неважно, трахну я ее или нет, и сердце разрывается от того, что она меня выгоняет. Я не собираюсь успокаиваться и, как есть (твердый и бесполезный, 'он' покачивается в воздухе впереди меня), припадаю к ее коленям с горестным воплем: — Прости, я никогда больше так не сделаю. Только не прогоняй. Я клоун, козявка, мозгляк, дрянь. Но я люблю тебя, я это твердо знаю. Ты нужна мне, я не смогу без тебя жить, прости меня и давай останемся друзьями.
Пока говорю, закрываю глаза, полные слез. Когда же снова их открываю, вижу перед собой красную обивку дивана. Ирена встала и перешла в другой угол гостиной.
— Ладно, — роняет она в ответ, — а сейчас забирай свои деньги и уматывай.
Я нагибаюсь, машинально подбираю банкноты и, стоя на карачках, запихиваю 'его' внутрь. Поднимаюсь, еле переводя дыхание, — ширинка расстегнута, в руках скомканные банкноты. Ирена издали предупреждает меня: — Прошу тебя, не подходи, иначе закричу.
— Да я только хотел… — Видела я, чего ты хотел, идиот, он и есть идиот. Убирайся. Ты меня утомил. Мне нужно побыть одной.
Брякаю в сердцах: — Чтобы подрочить.
Она отвечает спокойно и неумолимо: — Да, чтобы подрочить. Уходи.
— Дай мне хотя бы твой телефон.
— Найдешь в справочнике. А фамилию прочтешь на дверной табличке. Да уходи же, наконец! — Когда я могу тебе позвонить? — Когда хочешь. Уйдешь ты или нет? — Мы останемся друзьями? — Может быть, особенно если ты поскорее уйдешь Я выхожу.
V
Обследован!
Наутро, едва проснувшись, 'он', пока мое сознание еще затуманено и бессильно, входит в раж. Желая показать, что подлинная преемственность жизни, истинная нить Ариадны в том абсурдном лабиринте бытия состоит не в моем стремлении раскрепоститься, а в 'его' безнадежно закомплексованной одержимости, 'он' возвращается к событиям вчерашнего дня и воскрешает их в моей памяти, разумеется, на свой манер. Мало того: я, сонный и заторможенный, предаюсь этим утренним воспоминаниям без особого сопротивления, как бы предоставляя самому себе в полузабытьи вялую эротическую передышку. 'Он', ясное дело сопровождает воспоминания обычными переменами декораций, подчеркивая тем самым свою полную, нагловатую самостоятельность, позволяющую 'ему' развивать неслыханную активность не только наяву, но и во сне. Так происходит и сегодня утром, на следующий день после моей первой встречи с Иреной. Открываю глаза и чувствую, что лежу на боку; 'он' примостился рядом на простыне, такой громадный и тяжелый, что наводит
