я в этом далеко не уверена.
— И сколько раз в день ты этим занималась? — Столько, сколько хотелось. Впоследствии стала мастурбировать дважды в день.
— Все время воображая, что тебя продают и покупают? — Да.
Снова встаю и начинаю мерить гостиную шагами. К этому меня побуждает 'он', беспрестанно бормоча: '- Чего мы тут торчим? Пошли, пошли отсюда!' В то же время, как всегда противореча самому себе, 'он' становится таким неудержимо огромным, таким нескрываемо заметным, что меня это приводит в замешательство. Ирена спрашивает с наигранным удивлением: — Да что тебе не сидится? Отвечаю, засунув руку в карман и привычным движением повернув 'его' на пол-оборота вверх, чтобы прижать к животу и убрать из виду: — Так, нервишки. Хочу немного размяться. Не обращай внимания. Значит, после того первого фильма были и другие? — Конечно.
— Перескажи хотя бы один.
— В том же году мы вернулись в Милан, и вот однажды, совершенно случайно, я наткнулась в библиотеке отца, а он у меня преподавал в университете, на книгу о людоедах.
— О людоедах? — Ну да. В одной из глав речь шла о реальном факте. Султан Борнео имел обыкновение держать под замком в хижине, примыкавшей к поварне, девушек-пленниц, захваченных в войнах с враждебными племенами. Девушек приберегали для особых случаев, а тем временем старательно откармливали. Когда наступало долгожданное торжество, султан давал повару распоряжение зарубить, приготовить и подать к праздничному столу одну из пленниц для него и его гостей. В общем, в моем втором фильме я воображала себя одной из этих невольниц, специально раскормленных для султанского стола. Мне нравилось чувствовать себя домашним животным, убойной скотиной, которую порубят на куски и выставят на продажу в мясной лавке.
— А что происходило в фильме? — Опять же ничего особенного. Вначале я лежала в хижине вместе с другими девушками, свернувшись калачиком. Потом входил повар, хорошенько меня ощупывал, чтобы убедиться, достаточно ли я растолстела, хватал за волосы, подтаскивал к ведру, перерезал горло и сливал кровь. После этого он подвешивал меня вниз головой и разрубал топором от паха вдоль всего позвоночника до самой шеи. Так в деревнях разделывают свиней, я сама видела. Из поварни, по моему сценарию, меня сразу подавали на стол. В центре стола располагался огромный поднос, и на подносе — я: мои руки, голова, ноги и прочее, все беспорядочно перемешано, как куски приготовленного мяса. На этом фильм заканчивался.
— Продолжай.
— Еще одна книга вдохновила меня на другой фильм. Это была книга с прекрасными гравюрами по меди о рабовладении в Африке в прошлом веке. На одной из гравюр была изображена молодая обнаженная негритянка, стоящая на возвышении в тени большого тропического дерева. На заднем плане — мечеть с куполом и минаретами. Вокруг возвышения — множество арабов, необыкновенно красивых, в основном пожилых, с длинными седыми бородами, облаченных в белые одеяния. Подпись под гравюрой гласила: 'Продажа юной рабыни на торжище в Занзибаре'. В фильме я ограничивалась тем, что оживила эту иллюстрацию, а молодую негритянку заменила собой. Меня выставляли напоказ, приказывали поворачиваться и, стоило мне замешкаться, хлестали по ногам кнутом. Покупатели поднимались на помост и разглядывали меня вблизи. В общем, шел настоящий торг. Один из арабов дал самую высокую цену, и меня ему продали. Он поднялся на помост, набросил на меня накидку и увел с собой. Конец фильма. Между прочим, думаю, что именно благодаря тому фильму и той иллюстрации позднее, уже поступив в университет, я захотела изучать арабский.
— Ты знаешь арабский? — Знаю. Иначе меня бы не взяли на работу в арабское посольство.
— А ты когда-нибудь была в тех краях? — Да, в Ливии и в Тунисе, вместе с мужем, во время свадебного путешествия.
— Могу поспорить, что маршрут выбирала ты.
— Да, меня притягивали страны, в которых разворачиваются события одного из самых удачных моих фильмов. Увы, я была разочарована. Страны как страны — ничего особенного.
— Какие у тебя еще фильмы? — Какие еще? Погоди, дай вспомнить. Ну вот, например, фильм, который я придумала лет в пятнадцать, когда еще ходила в школу. Я сижу в машине, в парке, рядом со мной невысокий мужчина с желтым лицом и черными как уголья глазками. Мужчина останавливает машину и предлагает мне выйти. Я отказываюсь. Он пытается вытолкнуть меня и для острастки дает пару пощечин. Я еще немного сопротивляюсь, но вот толчок — и я плюхаюсь на тротуар. Затем, как обычно, перескакиваю на концовку, не задерживаясь на уличных похождениях. Невысокий мужчина с желтого лицом возвращается на своей машине, сажает меня и требует, чтобы я отдала ему выручку. Я снова отказываюсь. Получаю еще пару пощечин. Мужчина вырывает у меня сумочку, берет оттуда все деньги и швыряет пустую сумочку мне в лицо. Конец фильма.
— Что-то вроде комикса, к тому же довольно затасканного.
— Все мои фильмы немного похожи на комиксы, и я частенько задаюсь вопросом, почему это так. Но все они срабатывают — вот что главное.
Короткое молчание. Я сажусь на диван, беру стакан, тушу в пепельнице сигарету.
— Хочешь, расскажу фильм, из-за которого порвала с мужем? — добавляет Ирена. — Только сначала налью тебе еще: у тебя пустой стакан.
Совершенно непредвиденно 'он' нашептывает мне: '- Скажи ей, что если напьешься, то за себя уже не отвечаешь.
— Да при чем здесь это? — Скажи, скажи.
— Понятно, ты хочешь, чтобы я накинулся на Ирену, свалив все на хмель? — Скажи и не задавай слишком много вопросов'.
Сам не знаю почему, уступаю.
— Смотри, — предупреждаю я Ирену, — если я напьюсь, то уже ни за что не отвечаю.
Ирена встает и, улыбаясь, наливает мне виски.
— Не думаю, — говорит она спокойно, — чтобы ты был способен на всякие там буйства. В любом случае спасибо за предупреждение: если что — буду защищаться.
Она протягивает мне стакан, садится и продолжает: — Прежде всего я опишу тебе своего мужа. Высокий шатен, атлетическое сложение, приятное лицо, шикарное тело, одним словом, красавец мужчина. Умом, правда, не блещет, но красив. Может, таких, как он, и немало в том смысле, что интеллектуалом его не назовешь, хотя и недоумком тоже, а главное, он такой восприимчивый, схватывает все на лету, ему просто на роду написано быть рекламным агентом.
— Извини, хотел тебя сразу спросить: а для чего ты вышла замуж? — Чтоб сделать приятное родителям. Выйдя замуж, я, естественно, не собиралась покончить с мастурбацией. Ведь это мой образ жизни. Да и мужа я не любила. Ну вот, поженились мы, и я нашла единственно возможный способ исполнять свой супружеский долг.
— А именно? — Я ввела мужа в мои фильмы в качестве актера.
— Вот это да! И каким же образом? — Элементарным. Я дала ему роль продавца.
— Может, покупателя? — Нет, продавца. Муж, по крайней мере у нас, может только продать собственную жену, а никак не купить.
— А ты с мужем любовью-то занималась? — Разумеется. Правда, когда мы занимались любовью, я смотрела с закрытыми глазами один из моих внутренних фильмов, в котором, как уже говорила, муж меня продавал. Поэтому он, в сущности, становился для меня неким заменителем.
— Заменителем чего? — Ясно чего: моей руки.
— Почему же вы тогда развелись, если ты нашла такой хитроумный выход из положения? — Это было так. У мужа был компаньон, назовем его Эрминио. Гораздо старше мужа и такой страхолюд — я тебе передать не могу. Толстенный верзила с рожей табачного цвета, коричневатым носом и лиловым ртом. Ах, чуть не забыла: к тому же он был лысый, а череп на макушке у него был как-то странно выгнут, наподобие седла. Да, и вот еще, его лиловый рот сиял множеством вставных зубов, но не золотых, а из какого-то белого металла, наверное, платины. Зато в делах он — во! А муженек мой в делах совсем не блистал и в конце концов наломал таких дров, что Эрминио решил выйти из доли и основал собственное дело. Некоторое время мужу приходилось туго, он только и говорил, что об Эрминио, о том, какой Эрминио умница и как он