Глава третья
Презрение
Дом предварительного заключения, куда привели графиню, стоял на грязной узкой улочке позади Чаринг-Кросс, сами помещения располагались на втором этаже — над мастерской, в которой изготавливались решетки.
Ночь Элпью провела без сна, пялясь в потолок и наблюдая за отблесками пламени, игравшими в зеркальных подсвечниках, и слушая храп Годфри, перекатывавшийся по странно пустой кухне. Наутро она пошла к графине, чтобы рассказать ей о диком предложении Ребекки. Без ее светлости жизнь на Джермен- стрит не клеилась.
Элпью оставили ждать в грязной передней гостиной, пока женщина-охранница ходила за узницей. По сравнению с теми местами, где бывала в заключении Элпью, это казалось довольно комфортабельным. Во всяком случае, лучше тюрьмы. Иногда, познакомившись с приставами и их женами поближе, ты понимал, что они могут быть вполне сносными. Почти как обычные люди.
Привели графиню со скованными руками.
Надзирательница, жена пристава, наблюдала за ними на расстоянии нескольких шагов. Элпью заметила, как хорошо она одета. Не было сомнений, что она или ее муж имели очень неплохой побочный заработок в виде взяток и вымогательства.
— Значит, нам нанесла визит мистрис Монтегю? — Графиня присела на краешек дубовой скамьи. — Надеюсь, ты заверила ее, что устроишь шумиху?
— У всех актеров размягчение мозгов, мадам, — прошептала Элпью. — Она хочет, чтобы мы расследовали убийство Лукас.
— Я тут размышляла над этим преступлением. — В возбуждении графиня подалась вперед. — Думаю, мы могли бы докопаться до истины.
— Но только не отсюда. Не вижу никакого легкого способа вызволить вас. — Элпью опустила глаза и прикусила губу. — Я должна была предложить себя вместо вас.
— Элпью! — Графиня погладила свою компаньонку по голове. — Как ты благородна. Ты отнесла в «Глашатай» историю про Рейкуэлла и Джимкрэк?
— Сегодня утром ее отнес Годфри. — Элпью сжала край столешницы. — Я бы хотела оказаться на вашем месте. Даже страшно об этом подумать.
— Ты это о чем?
— Она хочет, чтобы я стала актрисой. Я велела ей убираться к дьяволу.
— Ты! Актриса? — Графиня внезапно забеспокоилась. — Но у тебя нет никакой склонности к драме, Элпью. Ей следовало бы обратиться ко мне. — Графиня поднялась и приняла величественную позу. — Ах! — Сверкнув глазами, она воздела пухлую руку, но из-за наручников взлетели обе. — «Ах, бедняжка Касталио!» У меня, разумеется, получилось бы лучше без этих помех моему искусству. — Она забренчала цепью, потом, кокетливо улыбнувшись, сделала несколько мелких шажков вперед. — «Я столько потрудилась ради самого красивого фарфора, мой дорогой...» Видишь, я знаю все модные пьесы.
— Но, графиня, я ненавижу театр, и вы это знаете. Я не хочу этим заниматься. Я и лицедеев этих терпеть не могу, мадам. Я им не доверяю.
— Ты отвергла возможность заработать деньги для моего освобождения только потому, что тебе противен театр? — Графиня с резким, драматичным жестом повернулась к Элпью. — Прекрасно. — Сглотнув комок в горле, она повернулась к жене пристава. — Эта девушка годится мне в дочери, и, однако же, она готова скорее навсегда оставить меня в заключении, чем пойти работать в театр! — Она приняла новую позу. — Да половина Лондона выцарапала бы тебе глаза за такую возможность. Прошу вас, госпожа надзирательница, отведите меня назад в мою камеру. О, и я родилась, чтобы столкнуться с такой неблагодарностью!
— Дорогая мадам... — Элпью протянула руку, но графиня оттолкнула ее.
— Не смей даже называть меня «дорогая мадам», неблагодарное дитя. Уходи, Элпью! Уходи! Какую же змею я пригрела на своей груди.
Элпью пошла к выходу.
— И кстати, почему ты здесь? Сегодня утром тебе нужно быть в Большом зале Вестминстера, девочка.
Совершенно сбитая с толку, Элпью покинула дом предварительного заключения, миновала вход в королевские казармы и пошла дальше, к Вестминстеру.
Как же она забыла о суде над Рейкуэллом? Получается, что она подвела графиню по всем статьям. Ужасный день. Поскорее бы уж закончился.
Движение на Уайтхолле, как всегда, стояло. Почтальоны, взобравшись на крыши своих экипажей, криком требовали друг у друга уступить дорогу, а повозки с сеном и портшезы пытались обойти более крупные повозки, перегородившие пешеходную часть улицы. Десятка два рабочих-строителей бездельничали, расположившись рядом с Банкетным залом, единственным зданием, уцелевшим после пожара во дворце Уайтхолл. Большинство грелись на солнце, словно ленивые свиньи вокруг теплой навозной кучи, подумала Элпью. Никто никогда не видел, чтобы кто-нибудь из них шевельнул хотя бы пальцем. Однако более усердные рабочие помешивали в котлах с кипящей смолой, носили доски и катали взад-вперед среди развалин тачки, лишь усиливая общую неразбериху.
Продвинуться не мог никто. Элпью протиснулась между стеной и боковой стенкой дилижанса, чтобы пробраться через ворота Гольбейна, и влилась в поток пешеходов, карабкавшихся по стоявшим неподвижно повозкам и экипажам. Все мужчины вокруг засвистели и разразились кошачьими воплями, когда Элпью спрыгнула и ветер поднял ее юбки. Она ответила грубым жестом и протолкнулась в переулок, откуда, преодолев запруженный покупателями рынок, можно было попасть, насколько она знала, во двор Нового дворца и к центральному входу в Большой зал Вестминстера.
Элпью даже в голову не приходило, что графиню настолько расстроит ее решение не выходить на сцену. Или та огорчилась потому, что играть предложили не ей? Элпью зашла в тупик.
Юристы и члены парламента стояли тесными группами, обсуждая свои дела посреди привычной толкотни прохожих и карманников. Пробравшись сквозь толпу, Элпью вошла в огромный зал. Неужели графиня всерьез хочет играть на сцене? И еще — станет ли она ревновать, если Элпью все же примет предложение Ребекки? Она окончательно запуталась. Еще ей страшно не нравилась атмосфера рынка, царившая в Вестминстере: крики торговцев эхом разносились под сводчатыми потолками.
— Несравненная королевская чистящая губка! — вопила торговка голосом, похожим на крик коростеля. — Великолепно очищает кожу от любых дефектов, как, например, загар, веснушки, бородавки, избавляет от желтизны и смуглоты. — Цвет лица самой продавщицы служил, по мнению Элпью не слишком удачной рекламой.
— Превосходный и называемый у других народов «тей»! — кричал мужчина, державший маленькие пакетики. — А по-нашему — чай. Королевский напиток для удовольствия и здоровья. Бесконечно полезнее, чем любой другой, ибо своим особым действием и свойствами исцеляет большинство не поддающихся лечению и опасных болезней головы, например, апоплексию, эпилепсию, летаргию, мигрени, головные боли... — Элпью остановилась у киоска. Возможно, удастся умиротворить графиню, подарив ей чай. — ...влагу в глазах, головокружение, испарину, потерю памяти, глухоту, зубных червей и многое другое. Два пакетика в большинстве случаев дают полное исцеление. Всего четыре шиллинга за пакетик с инструкциями.
— Кстати, об инструкциях, — проговорила запыхавшаяся Элпью, — где состоится суд над Рейкуэллом?
— Купите пакетик, и я скажу, — ответил, подмигивая, мужчина.
