— Если вы продолжите, я забуду начало, — перебила Элпью. — И зачем мне учить слова роли, которую я не буду играть?
— Чтобы обострить ваше понимание, мисс.
Элпью угрюмо на нее посмотрела. Ей не понравилось обращение «мисс», которое применяли только к детям и развязным шлюхам.
— Как там это звучит?
— Забудь о словах. — Ребекка плюхнулась в кресло и смахнула с лица выбившуюся прядь. Занятия шли не так гладко, как она надеялась. — Давай займемся действием. Действие — это движение, а движение — поддержка природы, без которого она снова превратилась бы в вялую массу хаоса...
— Простите, мистрис Монтегю, о чем это вы говорите?
Резкий стук в дверь прервал собравшуюся ответить актрису.
— Открой. Сара ушла с поручением.
Прикусив язык, Элпью пошла к двери. На лестнице стоял синьор Лампоне, его серебряный нос ярко блестел в отраженном свете зеркал, висевших в холле.
— Я пришел на занятия с мистрис Монтегю, — объявил он, снимая шляпу и входя в квартиру.
Элпью провела его в гостиную.
— Синьор Лампоне! — воскликнула Ребекка, словно бы удивившись его приходу. — Как мило.
— Мне нужно... Вы знаете, что... — Он выхватил из кармана измерительную ленту и повернулся к Элпью. — Не могли бы вы на несколько минут оставить меня с мистрис Монтегю?
Радуясь передышке, расслабившаяся Элпью вышла.
Покинув Вестминстерский зал, она купила небольшую брошюру, описывающую изображение Страстей. Можно воспользоваться моментом и потренироваться в изображении некоторых из них перед зеркалом в холле.
Брови насуплены. Элпью нахмурилась. Глаза открыты шире обычного. Элпью оторвалась от книжки и взглянула в зеркало. Не смогла удержаться от улыбки при виде своего отражения, пришлось начинать сначала. Ну и задачка! Брови, глаза, ноздри напряжены и подтянуты к глазам. Рот слегка приоткрыт. Губы слегка растянуты. Язык касается края губ. Так. Она посмотрела на себя в зеркало. Предполагается, что она изобразила Желание. Элпью подумалось, что вид у нее придурковатый, как у потенциальной обитательницы Бедлама. Она бросила книжку. Никогда ей не стать актрисой.
Из гостиной Ребекки доносилось невнятное бормотание.
Элпью подкралась к двери и приложила ухо к тонкой деревянной панели.
— Какая очаровательная шейка, — ворковал Лампоне. — Как печально, что мы должны разлучить ее с телом.
— Но голова, — проговорила Ребекка, — выглядит на удивление красивее, когда ей не мешает поддерживающее ее тело, вам не кажется?
Ахнув, Элпью зажала рот руками. Едва дыша, она снова стала прислушиваться, но сердце у нее билось так сильно, что заглушало все другие звуки.
— Жаль, что у вас не было другой попытки, — прошептала Ребекка. — Анна Лукас заслуживала...
Разговор стал совсем тихим, нельзя было разобрать ни одной фразы, только отдельные слова. Несколько раз прозвучало «деньги», а также «голова... убийства...».
Поэтому когда у ног Элпью возник пес и окинул ее своим обычным презрительным взглядом, она даже подпрыгнула, едва не задохнувшись.
Снова приложила ухо к двери. Тишина и приближающиеся шаги.
Элпью метнулась в коридор и принялась корчить рожи перед зеркалом.
Синьор Лампоне ушел со страдальческим выражением лица. Когда он уже спускался по лестнице, Ребекка позвала Элпью на занятие.
— Ты выучила эти строчки?
Элпью с подозрением на нее посмотрела. О чем это она?
— «И вещий ворон не предупредил о том, что ждет ее погибель».
— Мистрис Монтегю, — решительно произнесла Элпью, — я никогда не стану актрисой. Но, как мы договорились, я бы хотела помочь вам в поиске убийцы миссис Лукас. — Элпью решила воспользоваться моментом. — Мне вот что интересно: может, вы знаете больше, чем говорите?
Ребекка дернулась и, сжав спинку стула с такой силой, что побелели пальцы, ответила, явно тщательно подбирая слова:
— Об убийстве моей коллеги мне ничего не известно. Поэтому я и пришла к вам. — Внезапно тряхнув головой, она повернулась к Элпью. — Вы собираетесь мне помогать, или я зря теряю время?
— Возможно, для дела будет лучше, если я задам вам еще несколько вопросов?
— Каких вопросов? — Ребекка нервничала. — Я ничего не знаю. Мне известно только, что ее убили. Вы там были. Что еще я могу вам сообщить?
— Для начала вы можете рассказать об Анне Лукас как о женщине. Зачем кому-то понадобилось ее убивать?
Элпью обратила внимание на коротенькую паузу перед ответом.
— Она была занудой, — со вздохом произнесла Ребекка. — Постоянно говорила о своей семейной жизни, словно это делало ее лучше нас.
— А какой была ее семейная жизнь?
— Кто знает? Кого это интересует? — Ребекка повернула кольцо на мизинце. — Я никогда ее не слушала. Если она не распространялась о своем прекрасном муже или милом ребенке, то рассказывала о том, что унция сыра у этой торговки дешевле, чем у той, или как сэкономить пенни на буханке хлеба на определенном рынке в определенное время дня. — Актриса громко застонала. — Анна была такой домашней. Она просто не обладала душой актрисы.
— Но она пользовалась успехом, верно?
— Мужчины! — фыркнула Ребекка. — Им нравятся маленькие женщины. Они полагают, что если женщина ростом с ребенка, то и характер у нее такой же податливый.
— Она много флиртовала?
— Совсем не флиртовала. Но это тоже придает очарования, не так ли? Она была слишком, чересчур скромна и немногословна. Не совсем амплуа девственницы, но, возможно, амплуа Мадонны. Домашняя и недоступная.
— У нее было много поклонников?
— Настоящих или из толпы?
— И тех и других. — Элпью не понимала, какая между ними разница.
— Можно предположить, что настоящим поклонником был ее же муж. Что касается других, то у всех у нас они есть. Даже у мужчин и у толстых морщинистых старух, подвизающихся на ролях дуэний, ведьм и служанок.
— Мог ли один из этих фанатиков потерять самообладание, например?
Расхохотавшись, Ребекка вскочила со стула, на который было села.
— А кто из них вообще владеет собой? — Она выдвинула ящик большого секретера из резного дуба. — Вот некоторые из моих трофеев. — Она вытащила кипу писем, домашней вязки перчатки, шарфы, лоскуты надушенного шелка, куколок, коробочки с леденцами, безделушки. — И должна заметить, это подарки только этого сезона. Начиная с сентября. Добровольные подношения от восторженных поклонников театра, накопившиеся за полгода. В конце каждого сезона я их все выбрасываю.
Элпью в изумлении покопалась в ящике. Выбор, как в рыночной лавке.
— А чего эти люди хотят в ответ?
Ребекка взяла особенно отвратительную вязаную куклу.
— Прикоснуться ко мне, когда я прохожу мимо, надеясь, что я замечу их и удостою улыбки. С тех пор как король Вильгельм прекратил прикасаться к людям, избавляя их от золотухи, это, как видно, должны взять на себя актеры. Разница только в том, что фанатики больны не золотухой, а безумием.
Элпью вспомнила толпу у концертного зала — какой требовательной она была. И какой настойчивой.
— Высшее отличие — назвать их по имени. Я стараюсь никогда этого не делать. Но Анна Лукас, она
