Годфри, графиня просто хотела поговорить с Элпью наедине. И теперь женщины сидели на скамейке на Сент-Джеймс-сквер. Смеркалось, пришли мальчики, чтобы зажечь недавно развешанные на этой роскошной площади фонари.
— Что нам делать с поисками убийцы Анны Лукас? — спросила Элпью, горя желанием увести разговор от своего выступления на сцене.
— Пока ты выделывала курбеты на подмостках, я воспользовалась возможностью навестить мистера Лукаса.
Глаза Элпью расширились.
— И?...
— Он совершенно безумен. И, по моему мнению, был бы не способен осуществить убийство своей жены. Но, увидев его, я поняла, что в лице актеров мы столкнулись с компанией лгунов, лицемерных негодяев, неспособных сказать правду. Они затеяли оплести нас паутиной лжи в отношении семейного счастья мистера и миссис Лукас.
— Значит, сузить круг поисков нам не удалось.
— Напротив, дорогая Элпью. Как говорят в Ньюмаркете в день скачек: поле свободно. Есть у тебя бумага и карандаш?
Элпью достала из кармана требуемые орудия.
— Давай-ка запишем порядок событий, происшедших в ту роковую ночь.
— Сначала опоздание Анны Лукас.
— О molti problemi in casa... Что ж, теперь мы знаем, что она имела в виду. Безумного мужа.
— Затем Ребекка и Анна Лукас поссорились, при этом Лампоне оказался меж двух огней. Ребекка пригрозила уйти, но, когда Анна пошла на сцену, Ребекка села в зале.
— Почему? — Графиня сложила перед собой ладони. — Почему она осталась посмотреть? Это не имеет смысла.
— Представление начинается, и Ребекка резко и явно нарочно его прерывает.
— Объявляется антракт, и с этого момента наши дороги расходятся: я какое-то время сижу у реки. Затем презренные титиры пробегают мимо и срывают с меня парик, а торговец имбирными коврижками приходит мне на помощь. Я заглядываю в зрительный зал, как раз когда является Ребекка Монтегю с окровавленными руками. А ты?
— Я вернулась в зал, — сказала Элпью. — Увидев, как и вы, что многие зрители ушли, я села поближе. После короткой паузы Лампоне появился на сцене и стал в подробностях рассказывать о теории Страстей.
— Куда делась Анна?
— Видели, как она садилась в карету...
— Кто видел?
— Этот итальянец.
— Значит, в действительности мы не знаем, правда ли это, — заметила графиня. — Если он убил миссис Лукас, то мог солгать, чтобы это скрыть. Где все это время находился мистер Сиббер?
— Повсюду. На сцене, за сценой, среди зрителей...
— Значит, если миссис Лукас была убита в промежутке между нашим уходом из зала и появлением Ребекки с окровавленными руками, это мог быть...
— Кто угодно! — Элпью стала считать их по пальцам: — Лампоне, Сиббер, Ребекка...
— Продавец коврижек, титиры...
— Этот ненормальный фанатик Никам. Да вообще любой из зрителей. — Элпью испустила глубокий вздох. — Или кучер, если уж на то пошло.
— А если они все втроем? Ребекка, Лампоне и Сиббер.
— Но они вроде бы все друг друга ненавидят.
— А сильнее всех из них Анну ненавидела Ребекка. — Графиня содрогнулась. — И где она сейчас? В моем доме на Джермен-стрит. Наверное, придумывает, как бы убить нас всех в своих постелях. По крайней мере Годфри действует верно. Он просто игнорирует ее присутствие, надеясь выжить ее.
— Может, и нам следует так поступить?
— И рискнуть быть брошенными в Ньюгейт?
— Или хуже, — покачала головой Элпью, — вызвать ее гнев. В ярости она привыкла раздавать оплеухи.
— Я могу еще кое-что рассказать об этой банде неуправляемых возмутителей спокойствия — титирах. Сегодня пара этих ужасных мальчишек промчалась мимо меня на явно краденых лошадях. Добрый коновал, который подвез меня обратно в город, поведал, что один из них мчался на украденной лошади и врезался в дерево сразу за заставой на Тоттнем-Корт. Лошадь погибла на месте, а самого парня отвезли в больницу Святого Варфоломея.
— Ненавижу титиров! — воскликнула Элпью. — Лорду Рейкуэллу повезло, что у него надежное алиби. Думаю, что заключение в Тауэре исключает его из числа подозреваемых.
— Они умудрились закинуть мой парик прямо на подоконник к... — Вскрикнув, графиня прижала ладонь ко рту. — Пипс! Он посчитает меня полной невежей. Я и рубца поесть не пришла, и не извинилась.
— Кто такой этот Пипс, чье имя вы опять выкрикнули?
— О, Сэмюэл Пипс. Я знала его много лет назад. Он живет рядом с концертным залом в Йорк- Билдингс. Он служил в морском ведомстве. Даже не настоящий моряк, так, клерк.
— Может быть, он что-то видел в ту ночь?
— Он практически слеп. — Графиня наклонила набок голову. — Но он и правда говорил о каком-то шуме.
— Так пойдемте поговорим с ним.
— Завтра.
— Девять часов очень холодного вечера. — На площадь вышел ночной сторож. Он неторопливо обошел Сент-Джеймс-сквер, поглядывая на ярко освещенные окна. — И все спокойно.
— Девять часов! — Графиня вскочила. — Нам пора домой.
Первое, что встретило их, когда они вошли в дом на Джермен-стрит, — запах.
— Мне страшно, Элпью, — промолвила графиня, крадясь к кухне. — Что могло случиться?
— Даже не представляю, миледи. — Элпью обошла ее. — Пахнет, как в дорогой закусочной.
— Знаю. Какой восхитительный аромат, — сказала графиня. — Но нам хорошо известно, что Годфри готовить не умеет.
Элпью приоткрыла кухонную дверь, и сыщицы ахнули при виде открывшейся им идиллической домашней картины. Годфри, умытый и причесанный, сидел за столом, с которого убрали все бумаги и изысканно накрыли. Сара вешала на окно занавески, до этого пожелтевшие, а сейчас поразительной белизны, Ребекка же наклонилась над котелками, рядком висевшими над огнем.
Поднимавшийся от этих котелков пар был несравненно ароматнее, чем запахи в заведении Локета.
— Я велела Саре купить разных вин у вдовы Пикеринг, так как не знаю ваших вкусов, — сказала Ребекка, указывая на батарею бутылок, выставленных на буфете. — Там ром, черный Кюрасао, венгерское, настойка на персиковых косточках, рейнское и для послеобеденного отдыха — шалфеевая настойка.
Графиня и Элпью приросли к месту. Только, повернув головы, таращились на выстроившиеся на буфете напитки.
— Что касается ужина: на первое, — проговорила Ребекка, снимая фартук, — я приготовила кинк.
— Кинк? — переспросил Годфри, в глазах которого мелькнула искорка надежды, так как Сара нагнулась, чтобы взять вторую занавеску, и ее грудь оказалась на уровне глаз старика. Он удовлетворенно заворчал.
— Это французский суп с чесноком, шафраном и луком-пореем, с приправой из апельсинов и лимонов.
