Солнце уже взошло, и яркий свет резал глаза. Пойти поспать? Не приняв никакого решения, он вновь сел за стол и обхватил голову. Где-то в затылке жалобно умирал крин.
В таком положении его и обнаружил спустя какое-то время — Рингилу показалось, прошли часы — Гингрен.
— Ну, добился, чего хотел, — проворчал он.
Рингил потер ладонями лицо и поднял голову.
— Надеюсь. Не хочу дышать одним воздухом с этим уродом.
— Клянусь Хойраном, ты меня утомил! Ты можешь наконец объяснить, что не так?
— Что не так? — Рингил вскочил вдруг с табурета, оказавшись на расстоянии вытянутой руки от Гингрена. — Он отправил Джелима на кол!
— Да, пятнадцать лет назад. К тому же Джелим Даснал был выродком. Извращенцем. И…
— Я тоже, отец. Я тоже был таким.
— …заслуживал клетки.
— Тогда я тоже!
Она вырвалась из Рингила криком, та черная отрава, та неутихающая, щемящая боль, что загнала его когда-то в Гэллоус-Гэп, что сидела в нем, как больной зуб, который трогаешь время от времени, ощущая под ним копящийся гной.
— Таков закон.
— Чушь! — Но гнев выплеснулся, а после него ничего не осталось. Крин валил с ног, рассеивал внимание. Рингил вернулся на место, сел. — Ты прекрасно знаешь, что там все решала политика. — Голос его звучал глухо, равнодушно. — Будь Джелим Эскиатом, разве посадили бы его в клетку? Разве поступили бы так с Аланнором? Или Ратриллом? Или с кем-то еще? Или ты думаешь, что клетка грозит кому-то из тех садистов-насильников в Академии?
— Не наше дело… — начал сухо Гингрен.
— А, перестань. Всё, забыли. — Рингил опустил голову. — Не хочу, отец. Не хочу спорить с тобой из-за прошлого. Какой смысл? Если из-за меня у тебя сорвались переговоры с канцелярией, извини.
— Дело не только во мне. Каад мог бы помочь тебе.
— Мог бы, но не собирался. Он только хотел — вы оба этого хотели, — чтобы я держался подальше от Солт-Уоррена. Все прочее — для отвлечения внимания. Все это никак не поможет мне в поисках Шерин.
— Думаешь, если попадешь в Эттеркаль, толку будет больше?
Рингил пожал плечами.
— Ее отправили в Эттеркаль, значит, и ответы надо искать там.
— А оно того стоит? — Гингрен подошел к столу, остановился рядом с сыном. Дыхание у него было несвежее, наверное, от переживаний и недосыпа. — Кто она такая? Дочь какого-то купчишки, к тому же бесплодная и не слишком умная, раз вовремя не позаботилась о собственном благополучии. Да и родственница дальняя.
— Понимания от тебя я не жду. Сам толком не понимаю.
— Она уже порченый товар. Ты ведь понимаешь. Знаешь, как работает невольничий рынок.
— Я сказал, что не жду…
— Вот и хорошо. — Гингрен стукнул кулаком по столу, но как-то неуверенно, бессильно. — Удивительно, как человек, спасший этот мерзкий город от ящериц, может доказывать, что возвращение какой-то пустой бабы важнее поддержания стабильности того самого города, за который он сражался.
Рингил посмотрел на отца.
— Так выходит, все дело в стабильности?
— Да.
— Не хочешь объяснить поподробнее?
Гингрен увел глаза.
— Не могу. Таково решение совета и…
— Ладно.
— Рингил, прошу, поверь мне. Даю слово Эскиата. Со стороны может показаться, что ничего такого в твоих планах потревожить Эттеркаль нет, но уверяю тебя, опасность существует, и опасность эта такова, что легко затмит угрозу со стороны ящериц, которых ты сбросил с городских стен в пятьдесят третьем.
Рингил вздохнул. Потер ладонями глаза — ощущение, что в них насыпали песок, не проходило.
— В снятии осады, отец, моя роль невелика. И если уж откровенно, я бы сделал то же самое и для любого другого города, включая Ихелтет. Знаю, сейчас, когда мы с империей снова заклятые враги, такое говорить не принято, но что есть, то есть, а к правде я неравнодушен. Можешь назвать это манерностью.
Гингрен выпрямился.
— Правда — не манерность.
— Нет? — Собрав последние силы, Рингил поднялся. Зевнул. — А по-моему, она здесь так же непопулярна, как и в те времена, когда я уезжал. Забавно, тогда все твердили, что за нее-то мы и сражаемся. Помимо прочего. За свет, справедливость и правду. Именно так и говорили, я хорошо помню.
Несколько долгих секунд они стояли, глядя друг на друга. Потом Гингрен шумно вздохнул и поморщился, как от боли.
— Значит, все-таки собираешься в Эттеркаль? Вопреки всему, что я тут говорил?
— Собираюсь. — Рингил наклонил голову так, что в шее что-то щелкнуло. — И передай Кааду, чтобы не пытался мне помешать.
Гингрен выдержал его взгляд, потом кивнул, словно в чем-то удостоверившись.
— Знаешь, мне он нравится не больше, чем тебе. Не больше, чем любая беспородная дворняжка. Однако порой и дворняжки бывают полезны.
— Наверное.
— Мы живем не в самые благородные времена.
Рингил выгнул бровь.
— Ты так считаешь?
Очередную паузу нарушил звук, который, учитывая, что губы у Гингрена были сомкнуты, мог быть смехом. Рингил постарался скрыть изумление. Отец не смеялся в его компании чуть ли не двадцать лет. В конце концов он все же позволил себе тень улыбки.
— Я, пожалуй, лягу.
Гингрен кивнул и снова вздохнул с болезненной миной.
— Знаешь, я… — Он покачал головой. Развел беспомощно руками. — Ну, ты понимаешь… Все было бы по-другому, если бы ты…
— Не отсасывал у мужиков. Да, понимаю. — Он направился к двери, быстро миновав отца, чтобы не видеть, как скривилось от отвращения его лицо. Пройдя мимо, остановился и прошептал: — В том-то и проблема, что мне это нравится.
Отец вздрогнул, словно ему отвесили пощечину. Рингил вздохнул, затем ткнул Гингрена кулаком в грудь и плечо.
— Не переживай. У тебя есть еще два сына. У них с этим порядок. Ты можешь ими гордиться. И дрались они неплохо.
Гингрен ничего не сказал, ничего не сделал и даже не вздохнул. Как будто превратился в статую. А Рингил убрал руку с отцовского плеча и побрел к выходу.
Спать. Сон поможет.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Хангсет еще дымился.
Аркет сидела в седле и, позабыв про подзорную трубу в руке, смотрела в сторону бухты. Конь под ней
