Lettre de cachet! О Господи, Элпью, мы в царстве воплощенного ужаса!
– Но что все это значит, мадам? – Элпью посмотрела на стражников, которые выстроились, встречая их в их новом доме и все, как один, пряча лица.
– Это значит, моя дорогая девочка, что по приказу короля Франции нас доставили в ужасное место, куда люди, как известно, входят, но откуда никогда не выходят. Перед тобой самая страшная тюрьма во всей Франции, да что там, во всей Европе… в мире. Это огромное угрюмое сооружение, Элпью, личная тюрьма его величества короля Людовика Четырнадцатого. Это самая грозная и неприступная крепость. Мы стоим на пороге Бастилии.
ГЛАВА ПЯТАЯ
Женщин провели в караульное помещение без окон, где у них отобрали все вещи.
– Кто-нибудь объяснит мне, почему мы здесь? – бурно жестикулируя, спросила графиня. – Что мы сделали? – Не обращая на графиню внимания, стражник доставал из ее сумки вещи и медленно раскладывал их на большом дубовом столе. – Мы английские граждане! – воскликнула леди Анастасия. – Англичанки. – Рядом стоял в ожидании тюремный надзиратель; с его широкого кожаного пояса свисала огромная связка ключей. – Я требую встречи с послом. С послом англез, – добавила графиня, надеясь, что добьется понимания, изменив произношение и повысив голос. – Moi – друг roi. Ami de roi… – Она изобразила корону и легкие поцелуи. – Amour, amour [42].
– Cette femme, – произнес стражник, указывая на Элпью, – elle est votre bonne? [43]
– Oui, – ответила графиня, в отчаянии хватаясь за любое знакомое слово. – Elle est bon. [44]
– Non. – Стражник изобразил, что закатывает рукава и что-то чистит. – Servante? Domestique? [45]
Графиня вспомнила, что случилось с ними в Сен-Жермене, и энергично замотала головой.
– Моя ami, – сказала она. – Подруга. – Она схватила руку Элпью и сжала ее. – Ami.
Надзиратель с ворчанием почесал свой зад. Стражник посмотрел на двух женщин, поднял брови и кивнул надзирателю. Тот, взяв Элпью за локоть, повел ее к двери.
– Нет! – завопила графиня. – Non. Non domestique. Ami.
Ругаясь и крича, Элпью отбивалась от тюремщика свободной рукой, но тот вывел ее из караульного помещения, и графиня в отчаянии села у стола. Закатив глаза, она начала медленно сползать со стула, надеясь, что притворный обморок позволит добиться встречи с более цивилизованным человеком, с врачом, например, которому удастся ей помочь.
Стражник запустил руку в сумку графини и ощупал подкладку. Уставившись в сумку, он нахмурился и что-то негромко пробурчал.
– Qu'est-ce que c'est? – Двумя пальцами он извлек из сумки кольцо, некоторое время рассматривал его, а затем позвал часового, стоявшего у двери. – La bague perdue! [46]
Графиня открыла глаза. Кольцо с рубином. Во имя всего святого, как оно очутилось в ее вещах? Стражник протянул ей кольцо, и графиня, наклонившись вперед, уставилась на него. Рубин сверкал всеми своими гранями в пляшущем свете факелов. Мужчина кивнул леди Анастасии, спрашивая, ее ли это вещь. Она покачала головой.
– Никогда в жизни не видела.
Мужчина в черном, в котором при свете факелов и свечей караульной комнаты графиня узнала того, кто все что-то высматривал в сен-жерменском замке, пристально разглядывал кольцо.
– Oui, – проговорил он, забирая его у стражника. – C'est са [47]. – Он повернулся к графине: – Кольцо королевы.
– Королевы?
– Королевы Марии Английской. Жены Якова. – Он поднес кольцо к пламени свечи, и рубин налился кроваво-красным светом. – Как это будет по-вашему: украдено?
– Почему вы привезли нас сюда? – воскликнула графиня с истерической ноткой в голосе. – Мы ничего не крали.
Мужчина загадочно посмотрел на нее и вышел из комнаты.
Элпью провели вверх по винтовой лестнице и втолкнули в камеру. Дверь захлопнулась. Элпью хотела забарабанить в дверь, но услышала, как повернулся ключ и задвинулись несколько засовов. Она не сдастся. В тюрьму Элпью уже попадала, причем при более серьезных обстоятельствах, чем сейчас. Сначала нужно выяснить характер местности, познакомиться с правилами и распорядком данного заведения, а уж потом всеми правдами и неправдами выйти отсюда, прихватив с собой графиню. Элпью подбоченилась и повернулась, чтобы осмотреть камеру. К ее удивлению, даже в серых предрассветных сумерках помещение выглядело довольно светлым и просторным – восьмиугольная комната с двумя удобными на вид кроватями и большим столом. Гораздо лучше тех условий, с которыми пришлось мириться в комнате для слуг в Сен- Жермене.
На каменных стенах мелом были нарисованы разнообразные символы: многочисленные солнца, луны, пентаграммы, глаза… Когда же Элпью присела на край продавленной кровати, ей стало ясно, кто позаботился об украшении интерьера.
Ее сокамерница, женщина с длинными седыми волосами, в серебристом плаще, сидела на стуле у окна, видимо пребывая в трансе. Вокруг нее лежали карты, ветки и странные тотемы – маленькие статуэтки и фарфоровые глаза, разложенные в ряд и злобно таращившиеся на Элпью.
Элпью обратилась к женщине, но в ответ удостоилась лишь резкого крика. Она посмотрела в незарешеченное окно, увидела пролетевшую мимо птицу и тотчас поняла, что этот способ побега исключается. Элпью бросилась на кровать и уставилась в беленый потолок. Она не сдастся. Так или иначе она выберется отсюда и благополучно доберется до Англии.
Графиню доставили в темную комнату; громко хлопнула тяжелая дверь. Леди Анастасия тоже обозрела свое нынешнее обиталище.
К ее удивлению, эта тюремная камера не походила ни на одну из тех, что она видела. Это была чистая обустроенная комната, восьмиугольная, с хорошей мебелью. На большом дубовом столе стоял подсвечник, рядом со столом – два красивых резных кресла с парчовыми сиденьями и подушками.
Было еще слишком темно, чтобы как следует разглядеть обстановку, но сквозь шелковые шторы пробивался рассвет. Графиня подошла к окну и раздвинула шторы, наполнив комнату тусклым светом.
В огромном, в человеческий рост, камине стояли книги в дорогих переплетах.
Каменный пол устилали турецкие ковры отменного качества. Здесь же размещались две кровати: небольшая складная с атласной подушкой и внушительное ложе под балдахином и с пологом из той же ткани, что и шторы и обивка кресел. Складная кровать пустовала. На второй бормотал кто-то, укрытый прекрасным шерстяным одеялом.
– Fous l'camp! – взвизгнул скрипучий голос. – Salope! [48]
Графиня поморщилась. По опыту своего неоднократного пребывания в заключении она знала, что главное правило тюремной жизни – не сердить своих сокамерников в первый же день. Не слишком хорошо понимая по-французски, она догадывалась, что товарка по несчастью отнюдь не предложила ей располагаться и чувствовать себя как дома. Интересно, как там Элпью и почему их обеих привезли в Бастилию. В убийстве Аурелии их, разумеется, никто не подозревал. Но вероятно, леди Прюд все же донесла
