Для Джеффри, Алана и Неда не представляло труда раздобыть лошадей, чтобы одолеть последний отрезок пути до Бордо. В конечном счете Чосер предпочел именно такой способ передвижения, несмотря на то, что можно было опять воспользоваться водным путем, благо немало кораблей направлялось в ту же сторону. Они задержались в Либурне ровно настолько, сколько потребовалось, чтобы актеры смогли немного оправиться после пережитого и снова зарабатывать на жизнь. Льюис и Маргарет Лу не знали, как отблагодарить Неда за спасение дочери. Алиса, полностью выздоровевшая, обняла юношу и подарила ему поцелуй. Саймон, вместо того чтобы обидеться на постороннего человека, сделавшего то, что следовало ему, тряс Неду руку со слезами на глазах. Мартин с Томом также не поскупились на благодарности. Но настроение труппы все же было омрачено гибелью Бертрама. Его тело выловили среди прочих из Дордони. Один раз река дала ему шанс, но дважды испытывать судьбу никому не рекомендуется.
Актеры тоже направлялись в Бордо, но не спеша, следуя пешком за нагруженной скарбом повозкой, влекомой Рунсом. Джек Дарт также заявил, что намерен вернуться в Бордо, но сперва ему предстояло уладить дела с властями Либурна в связи с потерей судна. По городу поползли слухи, что поджог был неудачной попыткой помешать перевозке бомбард. Люди так и говорили в открытую: убитые взрывом люди, скорее всего, были агентами французского короля. Никто не потрудился объяснить, зачем этим агентам потребовалось нападать на корабль после того, как бомбарды были выгружены. Даже Джек Дарт истолковывал случившееся именно так. Если и были люди, что, как Джеффри Чосер, могли предложить иную версию, то не спешили излагать ее публично.
Чосер с товарищами наняли лошадей и закупили провизию на трое суток, — столько должно было продлиться путешествие. Только они тронулись в путь, как пришлось сделать вынужденную остановку. Им навстречу непрерывным потоком двигались паломники на юг, в Компостелу. Процессия шествовала по узкой горной дороге, начинавшейся сразу за Либурном. Но день выдался погожий, настроение было бодрое, так что вынужденную остановку товарищи скоротали в непринужденной болтовне и веселых шутках.
Большая часть паломников ехали верхом, но встречались и запряженные лошадьми повозки, крытые холстиной для защиты от палящего равнинного солнца и дождей, которые довольно часто случаются в южных горах. Наши путешественники стояли так близко от дороги, что Чосер успевал хорошенько рассмотреть отдельные лица: вот женщина с полными губами в ярко-красном плаще, напомнившая ему Маргарет Лу, вот мужчина с землистым цветом лица и глазами, непрерывно бегающими по сторонам, вот парочка привлекательных юных девушек верхом, с несколько испуганными лицами. Девушки тесно — теснее, чем шли их лошади, — прижались друг к другу головками и секретничали. Алан Одли с Недом Кэтоном, помахав и улыбнувшись, попробовали привлечь их внимание, но единственным из паломников, кто ответил на эти знаки, оказался низкорослый человек, почти карлик, с неописуемым достоинством восседавший на коне.
В этой группе паломников насчитывалось около сотни человек. Впереди ехали проводники, а замыкали процессию в качестве охраны несколько дородных парней. Глядя на проплывающую вереницу пилигримов, Чосер вдруг подумал, что все это похоже на театр человеческого бытия: кто болтает, кто смеется, кто вытирает нос и лоб рукавом, вон дама — одни глаза между шляпой и бортом телеги, а позади волынщик, выдувавший душу из своего инструмента. С мысли его сбил Жан Кадо, указавший в сторону процессии:
— Эти люди идут по лимузенскому[48] тракту, он летом свободен. По пути они непременно посещают могилу святого епископа Фрона в Периге, [49] а до этого — святого Марциала в Лиможе.
Глядя на эту толпу паломников, не скажешь, что она состоит из очень набожных людей, но Чосер знал: большинство рассчитывало заслужить дополнительную милость Всевышнего молитвами у гробниц менее прославленных подвижников, коих немало встречалось по пути к конечной точке следования — гробнице святого апостола Иакова. А еще он знал, что паломники-миряне относились к путешествию к святым местам как к празднику, поводу забыть про будничную жизнь. Вблизи Компостелы паломники спешивались и оставшуюся милю шли пешком, при этом праздные разговоры сменялись благочестивыми беседами. Особо истовые проходили это расстояние босиком, а то и на коленях. Чосер опять задумался о сути паломничества, но его в очередной раз прервали.
— Что такое?
Это Кадо снова обратился к Джеффри:
— А вы сами когда-нибудь совершали паломничество, мастер Джеффри?
— Пока нет. Когда вернемся домой, я съезжу в Кентербери, поклониться мощам святого Фомы.
— А я ходил к святой Магдалине в Везле.[50] Что за великолепное зрелище! Потом я не мог не поклониться святому Фуа Конкескому.[51] И еще имел счастье лицезреть нашу Богоматерь Рокамадурскую[52] и на коленях подняться по ступенькам. Только это было в мирные годы.
— В мирные годы? Вы говорите так, будто они закончились, Жан. Хотя я боюсь, что вы правы и скоро нам придется воевать. Однако взгляните на тех, кто нам противостоит. Грядущая война их, похоже, не сильно беспокоит.
Жан Кадо почесал свой совиный нос:
— Почему люди, занятые в это прекрасное утро благочестивым делом, должны думать о смерти и разрушении?
Пилигримы всем своим видом как бы подтверждали правоту этих слов, подумал Чосер. Да, мужчины непрестанно организовывают друг против друга заговоры, плетут интриги, убивают друг друга втихомолку или умирают на полях сражений. Города и селения сравниваются с землей, а невинные создания, обитающие вдали от дворцов королей и вельмож, и в их числе женщины и дети, платят своими жизнями за решения королей. Тем не менее жизнь продолжается. Войны рано или поздно заканчиваются, а люди остаются. Вот и их маленький отряд пережил несколько опасных дней, хотя Джеффри сознавал, что их миссия так и осталась незаконченной.
Мимо проходили последние паломники, когда Чосер обратил внимание, что Кадо за ним наблюдает с вопросительным видом.
— О чем задумались, мастер Джеффри?
— О том, что нам подозрительно просто удался побег из замка и также беспрепятственно мы добрались до низовьев реки. А еще меня мучает вопрос, каким образом вам в руки попал перстень с сапфиром, которым вы расплатились с вашим кузеном.
Кадо снова отвернулся к дороге, которая теперь опустела. Он ничего не ответил. Возможно, притворился, что не понимает. Потом пришпорил своего коня. Чосер поступил так же. За ними последовали и Нед с Аланом. Прошло какое-то время, и Кадо, не оборачиваясь к Джеффри, произнес:
— Кольцо мне дал Гастон Флора.
— Зачем?
— Это он распорядился вывести вас незаметно из караульного помещения и помочь покинуть замок. Все должно было походить на спасение. Он думал, что иначе вы не согласитесь уехать. Кольцо было платой.
— Флора? Но ведь сенешаль Фуа посадил нас под охрану, чтобы, по его словам, обеспечить нашу безопасность.
— О намерениях Фуа мне ничего не известно, но Флора хотел, чтобы вы все покинули эти земли. У него свои соображения.
Графиня Розамунда, подумал Чосер, вот какие у него соображения, но сказал другое:
— Вы знаете историю этого перстня?
— Да, и мне не хотелось держать его у себя, поэтому я расплатился им с кузеном за перевоз на его корабле.
Голос Кадо слегка дрожал, и эту дрожь не могли заглушить ни позвякивание уздечек, ни радостное пение птиц. Чосер ослабил поводья, чтобы догнать Жана и пристроиться рядом. В деле оставалась некоторая неясность, возможно даже, не одна. Теперь хотя бы на одну загадку стало меньше.
Ему на память приходили разные вещи. К примеру, Жану Кадо была хорошо знакома местность вокруг замка Гюйак, потому что он якобы вырос в тех краях. Далее, когда гасконец первый раз показал им рукой на замок и назвал, чей он, его голос дрожал. Его как-то особенно взволновала казнь Матьё, которого он не раз
