время, когда он еще верил в счастливый конец. Но даже если Энни была бы идеальной женой, он мог быть кем угодно, только не идеальным мужем. Чтобы что-то сработало, в это нужно поверить, а он не верил в брак.
— Ты будешь матерью, — прошептал Макс, обещая то, чего не мог дать ей сам. — И женой.
— Думаешь? — Да.
Энни позволила себе прижаться к Максу, принимая уют его объятий. Она знала, что он нечасто ведет себя подобным образом; женские слезы обычно заставляют его обращаться в бегство. Затем внезапно поняла, что Макс может принять это за попытку манипулировать им, и распрямила плечи.
— Ух… прости, — извинилась она. — Это не имеет отношения к дому.
— Конечно, нет, — ответил Макс, окинув ее пытливым взглядом.
— Но ты же не снесешь его.
— Хм, если не я, это сделает кто-нибудь другой.
— Но…
Энни закусила губу и обвела взглядом тускло освещенную комнату. Добрые духи этого дома были непонятны для Макса. Он не верил в любовь, такую, которая длится вечно, даже после смерти.
А Энни верила.
Она видела горе отца, его преданную любовь к ее матери. И помнила его предсмертные слова и свет на лице вместо боли, потому что он вновь видел свою умершую жену. Возможно, каким-то непостижимым образом она пришла, чтобы быть с ним рядом в последние секунды.
— Идем, — сказала Энни и потянула Макса за руку.
Если бы он не собирался сносить дом, ей, возможно, не так хотелось бы осмотреть каждый его уголок. Они переходили из комнаты в комнату, с удивлением обнаруживая местами мебель, прикрытую от пыли простынями. Большинство оконных стекол хорошо сохранилось, кое-где были витражи с изображением виноградных лоз и водяных лилий.
— Это Тиффани, тебе не кажется? — спросила она, стирая простыней слой пыли с удивительной по красоте панели.
— Скорее всего, хорошая копия. Продавец предлагает участок целиком, включая дом и обстановку. Не могу представить, что они оставили здесь так много стекла от Тиффани. По крайней мере, не за ту цену, что они просят.
— Мм. Как знать.
Чувствуя, что все больше влюбляется в этот дом, Энни застыла перед великолепными дверями в оранжерею, где стояли старинные плетеные кресла у фонтанов и пруда. Она представила, как все будет выглядеть, если вычистить мусор, посадить орхидеи и виноград, который поднимется к высокому стеклянному потолку.
Наблюдая за восторженным выражением на се лице, Макс понял, что влип. Он не сможет снести этот дом и нс позволит снести его никому другому.
И еще кое-что он понял.
Он привез сюда Энни, заранее зная, что она отговорит его от этого, понимал, что только ей удастся пробудить в нем желание испытать себя, восстановив что-то старинное и прекрасное. Пробудить ту часть себя, которая восторгалась неизвестным архитектором, сумевшим построить дом для многих поколений.
Энни присела на корточки перед пустым прудом и погладила медную лягушку, сидящую на медном листе лилии.
— Ладно, — сказал Макс. — Я не снесу дом. Но тебе придется помочь. Будем считать это платой за… уроки свиданий.
Она со смехом вскочила и бросилась ему на шею.
— Спасибо, Макс. Я знала: ты этого не сделаешь.
Он так и не спросил, звонил ли ей шериф, но глаза Энни говорили, что это больше не имело значения.
Энни поправила на груди сарафан. Благодаря эластичной ткани, он сидел плотно, а она еще не привыкла к такой одежде.
Раздался звонок в дверь.
Макс.
Энни до сих пор не была уверена, что он поедет с ней на ярмарку.
В последний раз взглянув в зеркало, Энни схватила легкий свитер и побежала вниз по ступенькам.
— Ты рано, — сказала она, рывком открывая дверь.
Макс нахмурился.
— Тебе следует спрашивать «кто там» перед тем, как открывать дверь.
— Я знала, что это ты.
— Хм. — Он достал из-за спины букет маргариток и вручил ей. — Вот.
— С-спасибо.
Макс вновь сделал то, что заставило ее затрепетать. Да и выглядел он великолепно. Джинсы, футболка и кожаная куртка были подобраны в стиле пятидесятых. Безумно сексуально.
— Я поставлю их в воду.
— Ладно. А потом едем.
Макс усмехнулся и с задорным выражением на лице продел большие пальцы в ременные петли своих джинсов.
Выходя вслед за ним во двор, Энни едва не задохнулась от восторга при виде превосходно отреставрированного «мустанга» 1965 года, сменившего «БМВ».
— Откуда он у тебя?
— Одолжил. Одна царапина, и я труп. — О!
Энни подавила смешок, садясь на низкое сиденье. Выбраться из такого автомобиля будет трудно без помощи Макса.
— Ты в каком-то странном настроении, — сказала Энни, когда он занял водительское место.
— Ух! Эта машина для меня слишком маленькая. — Макс потер ушибленное колено. — Я не могу везти тебя просто на прогулку, поэтому на ярмарке у нас будет свидание.
Энни изумилась. Это было так непохоже на Макса.
— О… Очень мило.
— Но я единственный, кто смеет целовать тебя, — твердо сказал он. — Ты не можешь быть добровольцем в киоске поцелуев. Девушка, пришедшая на свидание, так себя не ведет.
Макс помнил.
Энни не приняла всерьез его слов о поцелуях, но ее тронуло то, что он не забыл сказанного ею о киоске поцелуев. И теперь старался подарить вечер, которого ей так недоставало в юности.
— Ладно. Никаких киосков поцелуев, — кротко согласилась Энни.
— Вот и славно.
Мотор «мустанга» взревел, и Макс вырулил на дорогу с ловкостью профессионального водителя. Это было так здорово, что она рассмеялась, запрокинув голову, но в смехе слышались грустные нотки. Ее так много связывало с Максом… и так мало.
Энни ценила каждое мгновение, проведенное с ним, и знала, что их никогда не будет много. Но это слишком рискованно. Она совсем запуталась и уже нс знала, как сможет полюбить кого-то другого.
Праздник был в самом разгаре, когда они подъехали к школе, которой ярмарка ежегодно приносила деньги. Здесь даже была небольшая площадка с чертовым колесом и горками для людей с крепкими нервами.
Этим летом ярмарка была украшена множеством красных, белых и синих мигающих лампочек, которые весело мерцали в сумерках.
Они прокатились на горках, и теперь Макс старался выиграть для нес плюшевого медвежонка, кидая дротики в шары.
Энни держала его кожаную куртку, ела песочное печенье и наблюдала, как он сбивает шар за шаром.
