Дедушка кивнул и стал подниматься с ободранным котом по лестнице.
Люк улыбнулся Ники.
— Держу пари, что сегодня ночью бродяжка будет спать в чьей-то кровати.
— Да Винчи всегда спит со мной.
— Завидую твоему коту, — Ники снова покраснела, и он засмеялся. — Поспеши, если не хочешь, чтоб я проводил тебя.
Люк поцеловал Ники и, понаблюдав, как она уезжает, вернулся в дом. Зазвонил телефон. Он подождал, надеясь, что дедушка захочет сам ответить, потом взял трубку.
— Привет, дорогой!
Люк сел на стул:
— Мама…
— Я приеду в Дивайн через пару дней, на смену тебе.
Он нахмурился.
— Не спеши, — Люк едва поверил, что произнес эти слова. Но уехать от Ники? Пока он был не готов к этому.
— Но ты же должен вернуться в Чикаго.
— Не волнуйся, — Люк оглянулся и на всякий случай заговорил шепотом: — Не слишком обнадеживай папу, но дедушке лучше. Может, не стоит тебе пока приезжать?..
— Ты уверен? Я знаю, как тебе скучно в Дивайне.
Люк пожал плечами. Он не любил родной город, к тому же терял деньги, управляя компанией издалека, но… все же ему стоило остаться. Для пользы дедушки.
— Уверен, — твердо сказал он. — Оставайся с отцом. Вы так мало времени проводили вместе, ведь он постоянно работал. Наслаждайтесь совместной жизнью хотя бы теперь.
Мать некоторое время молчала.
— Я знаю, вы, дети, тосковали без отца, но я думала, что вы понимаете — у него не было другого способа обеспечить нас.
— Дело не во мне и не в Шерри, — торопливо стал объяснять Люк. — Ты скучала по нему. Думаю, теперь вам нужно как можно чаще быть вместе.
— Люк, я была счастлива, даже когда тосковала без папы. Просто теперешнее время, когда мы вместе, более драгоценно для нас.
Это любовь, подумал Люк, качая головой. Несмотря на пройденный путь, у Ники остался вечный оптимизм, который был таким же покоряющим, как и глупым.
Ее слова эхом отозвались в его памяти.
Люк покачал головой. Ему не нужна любовь. Черт, ему не нужна и надежда, которая, сменяясь разочарованием, тоже причиняет боль. Как он может забыть недели своего бессильного гнева после того несчастного случая, а потом длительный период реабилитации, когда он сделал Ники мишенью всех своих отрицательных чувств? Как он сейчас презирал себя за то, что так поступил с ней! Да и позже, не желая помнить о своем презренном поведении, он просто старался забыть о Ники.
— Люк?
Голос матери остановил его размышления, он потер лоб:
— Скажи, ты помнишь Ники Йоханссон?
— Конечно, она помогала тебе не отстать по программе, когда ты лежал в больнице. Милая девочка.
Фигура Ники всплыла в памяти Люка, и он улыбнулся… она уже не девочка.
— Она здесь, — сказал он, — работает в саду и разговаривает с дедушкой об искусстве.
— Я не удивлена. Мне она всегда нравилась. Честно говоря, я надеялась, что ты станешь встречаться с ней. Что касается Сандры…
Как ни странно, Люк спокойно отнесся к упоминанию о прежней невесте:
— Ты не любила Сандру?
— Хм… думаю… у нее были хорошие качества.
Кривая улыбка возникла на лице Люка. Кроме физической привлекательности Сандры и искушенности, он не мог вспомнить ни одной ее положительной черты. Он думал, что она само совершенство, когда просил выйти за него замуж, а сейчас не мог вспомнить ничего хорошего.
Мы оба выбрали не тех.
Замолчи, приказал он раздраженно.
Но Ники была права, и теперь он никак не мог отделаться от этой мысли. Правда заключалась в том, что он никогда не любил свою невесту. Желал? Да. Но не любил. Возможно, без Ники он так и не признался бы самому себе, что Сандра была всего лишь трофеем. И его подружка в школе была таким же трофеем для победившего героя. Он выбрал ее из-за красоты и популярности, а не из-за ее внутренних качеств.
— Люк?
— Не волнуйтесь обо мне. Все хорошо. Слушай, я должен идти. Дедушка ложится спать, возможно, ему нужна помощь.
Они попрощались, и он положил трубку.
Что значит быть счастливым?
Счастлива ли Ники? Она такая добрая, даже к нему, к мужчине, которого должна была бы избегать. Говоря по правде, у нее гораздо больше причин ожесточиться и разочароваться в жизни.
Но она не разочаровалась.
И он должен был понять — почему.
Ники насадила половинку лимона на старомодную нефритовую соковыжималку, которая принадлежала еще Мэри Маккейд. Ей нравился этот нехитрый предмет. Тысячи лимонов, должно быть, были выжаты на нем, и из полученного сока готовили лимонад и другие напитки. Бесчисленные лимоны — бесчисленные истории преданности и единения семьи жаркими летними днями.
— Давай я, — предложил Люк.
— Ты не выдавишь весь сок, — возразила она, пробуя уклониться от его рук.
— Ну, дай попробовать, — попросил он, заманивая Ники в ловушку между ним и столом.
Ники замерла. Она была почти прижата к его мускулистому телу. Он отодвинул в сторону ее руки и начал выжимать лимоны быстрыми, экономичными движениями, швыряя пустые половины в миску. С каждым движением Люк все теснее прижимался к ней. Вероятно, она не должна была воспринимать все всерьез, ведь профессор мог войти в любой момент.
Но, очевидно, это совсем не беспокоило Люка.
Он попросил ее подержать соковыжималку, а затем начал ласкать ее сосок свободной рукой. У Ники подогнулись колени, и тогда он прижался к ней еще теснее. Она почувствовала его упругие бедра и всю силу его желания.
— Мы не должны…
— Не должны что? — Он коснулся ее шеи. — Слишком поздно. Обернись, — прошептал он.
Она обернулась и встретила его губы. Когда они наконец могли опять свободно дышать, он уперся лбом в ее лоб. Целуя ее снова и снова, он пробовал скрыть свое возбуждение, но Ники явственно чувствовала, в каком он состоянии.
— Надо заканчивать с лимонами, — пробормотал он наконец.
Кивая, она выскользнула из его объятий.
Ники стала насыпать сахар в старый кувшин его бабушки. Но краем глаза она видела Люка, особенно страдальческое выражение на его лице.
— Это действительно так болезненно? — с любопытством спросила она. Для нее возбуждение выражалось лишь в общей истоме тела.
Вместо ответа он улыбнулся:
