спеша?..Люби дитя, свиданье с ним, разлуку,Звонков не требуй, писем и тепла,Ты – просто невод образу и звуку,Его душа сквозь невод проплыла.* * *Переделкино. Труппа писателей.Этой труппы союз и погост.Электрички летят по касательной.Я в одном проживаю из гнёзд —В общежитии, где отоплениеХуже некуда в зимние дни,Хуже этого – только томлениеЧленов труппы, чья слава в тени.Девятнадцать мне лет, я – в студенчестве,Вещества мои снежно пищат,В склянки бьют и звенят, как бубенчики…Этот мостик воспет, эти птенчики,Окон свет на воспетых вещах,Всё воспето – кустарника этогоКаждый листик, что вырос и сгнил.Нету здесь ничего не воспетого,Грусть включая грядущих могил.Все калитки воспеты, ступенечки,Родника ледяной кипяток,Этой труппы романы и фенечкиСледопытит проворный знаток… Я бежала, как пленник из крепости,Из таких замечательных мест.В этой труппе и в этой воспетостиБыл на всём смертолюбия крест.Там, конечно, велась бухгалтерияСтрок, листов, уходящих во мрак…Но поскольку Россия – империя,Императором был Пастернак.
Маленькая ЭстонияМаленькая Эстония была огромной Европой.Она воевала художественно, и в этом – Большой Секрет.Там был всенародный сговор: одежду вяжи и штопайХудожественно!.. Эстонцы умели носить берет.И был этот край суровый художественно согрет.Художественное чувство собственного достоинства,Художественные дети, художественные старики, —Такое вот всенародное художественное воинство,Художественные дивизии, художественные полки.Огромное Сопротивление художественной реки!..В маленькую Эстонию ездила я с тетрадкой,Поэзию рисовала, в прекрасных была гостях,Юмор там был художественный,С привкусом жизни сладкой, —Речь идёт об эстонцах, сидевших при всех властяхВ тюрьмах (а не в кофейнях!) и в лагерных областях.Маленькая Эстония не била тогда на жалость,Огромной такой Европой была для меня она.Маленькая Эстония художественно сражаласьЗа собственное достоинство!.. Это была война.Ни в какую другую Европу не пускала меня страна.Но в маленькую Эстонию ездила я свободно.Художественные дети, художественные старики.Совсем не то, что в Европе, в той Эстонии было модно.Огромное Сопротивление художественной реки!..Та Эстония – образ жизни – обстоятельствам вопреки.
Затонула субмаринаЗатонула субмарина,Субмарина затонула,В Баренцевом субмаринаЗатонула море… Затонули все отсеки,Всех отсеков человеки,В человеках все отсекиЗатонули в субмаринеВ Баренцевом море.Затонули по- российски,Не спасти их по-английски,Не спасти их по-норвежски…Крик спасенья, крик спасенья, —Надо знать язык спасенья!Опоздав, язык спасеньяНепонятен субмарине,Затонувшей в ту субботуВ Баренцевом море.Там лежат во тьме вековСто восемнадцать моряков,Не увидят облаковСто восемнадцать моряков,Не раздышат позвонковСто восемнадцать моряков.Затонули все отсеки,Всех отсеков человеки,В человеках все отсеки,Затонули жизни звукиВ Баренцевом море.Англичане и норвегиУстремились в дружном бегеВ Баренцево к субмарине,Затонувшей в море…Затонули по-российски,Не спасти их по-английски,Не спасти их по- норвежски.Надо знать язык спасенья, —Опоздав, язык спасеньяНепонятен субмарине,Затонувшей в ту субботуВ Баренцевом море… * * *Я была его моложе лет на триста,И гуляли мы по крошечной стране,Где земля была скалиста, небо мглистоИ злопамятна история на дне.Дно лежало под холодными волнамиИ сосало там божественный янтарь,Временами валунами перед намиГрохоча, когда штормило календарь.Это было не пространство с населеньем,А страна, которой речью был народ, —И не дай Господь остаться там вкрапленьем,Слишком свежим, как на шляпе огород.По утрам в таверне, связанной из нитокПутешественного солнца и дождя,Пили кофе – путешественный напиток,Путешественно свободу сняв с гвоздя.До сих пор не спят на том и этом светеСледопыточная злоба и донос,Что свободны путешественные детиИ живьём их разлучить не удалось.Красота – она так нагло раздражаетПутешественной свободой, чёрт возьми, —Вот секрет, который вечно дорожает!..А красивость – одомашнена людьми.
* * *Исчезли те века, та речь, тот образ быта,Посуда и бельё, и транспорт с бубенцом, —Но не исчезло то, что начисто забытоИ дышит на руке утраченным кольцом,Которое скользит, как взгляд, лишённый цели,Как голая душа, как воздух над рекой,И вдруг – слепящий свет, тот век, тот быт, те трелиСполна возвращены забытою строкой,Какой-то не такой, не здешней, не сейчасной,Не знающей совсем – как здесь себя вести,Поэтому она не может быть несчастной,Печататься хотеть, о Господи, прости… * * *Закрой глаза и там гуди, работай,Как духовая группа и ударная,Как на ветру скрипящие ворота, —Пока не грянет тайна планетарная…Закрой глаза, и там случится всё, чтоУдарная, а также духоваяСыграет группа до того, как почтаТебя почтит, почти слезу в набор сдавая…Закрой глаза и, как египетская мумияСвоим гудением участвует в концерте,Гуди и там свои мелодии безумия,В которых – ритмы некой жизни после смерти.
Яблоки(из цикла «Рассказы о чудесном») Яблоки делают так. Кусачками режут медную проволоку, цвет которой – чистое золото пиратского клада, золотого петушка, золотой рыбки, золотой яблони, где в золоте ветвей растут золотые яблоки – до войны, во время и после, и вечно, и послевечно.
Из этой проволоки, забинтованной зелёным лоскутиком ситца, но лучше – батиста, получается стержень яблока и веточка, из него торчащая, там в конце и листик яблони потом образуется.
На стержень, как пряжа на веретено, слоями навивается вата, через два слоя на третий обмазанная свежесваренным клеем, чтоб звенело, блестело и гладко круглилось, – можно и жидким крахмалом, но это хуже намного, вид будет вял, не сочен.
А как высохнет обмазка в яблоке и на яблоке и заблестит оно по-стеклянному, тут же красятся кистью яблоко и веточка, из него торчащая с листиком яблони, который здесь образуется.
Таким же образом делают груши, сливы, персики, вишни, апельсины, абрикосы, мандарины, баклажаны, морковь, огурцы, помидоры – и всё это сдаётся по накладной, при точном подсчёте штук изделия, а пять яблок оставляют тебе для подвески на ёлку, если дети имеются и справка о том.
Последнее яблоко съели, когда мне было четыре года, потом война покатила нас далеко от яблок, и начисто я забыла, что их едят. Но яблок я тех понаделала с матерью и сестрой великое множество, и по живому яблоку никак не тоскуя, – только по круглому хлебу.
Сказок о хлебе мало, о яблоках – много. То в яблоке отрава колдунская, то сон невозможной силы, то змейский соблазн, то Божий запрет, то чистое золото, – а кто ж это ест?!.
И ещё слух был и шёпот про то, что яблоки видеть во сне, – к похоронке.
Яблоки делать и во сне их не видеть?.. А как? Тайна молитвы.
Последнее яблоко сделала, когда было мне восемь лет, сразу тогда и война кончилась, и поехали мы, поехали в обратную сторону, домой, в деревянных вагонах, местами – в телегах… И вдруг на станции продают яблоки вёдрами!
