обстановка такая: то мы видим эсминец где-то в небе, то нас взметает волна и эсминец где-то в пропасти.
Сообщил в штаб флота, что подходить к эсминцам было рискованно. Получил отказ. Выбрали диспозицию прикрытия другим эсминцем и пришвартовались, с эсминца на рубку подали тяжелую металлическую сходню. Людей с „К-19“ предварительно собрали в центральном посту и боевой рубке. Перебежало 30 человек, затем эсминец и лодку начало бить друг о друга. С каждым ударом у нашей подводной лодки пробивались цистерны главного балласта. Нужно было отходить.
При отходе боковой киль эсминца распорол весь левый борт нашей подводной лодки. Имея большой крен на левый борт, со скоростью 6 узлов мы поплелись в сторону базы. На подходе к Полярному начали дезактивацию „С-270“.
Пришвартовались к третьему причалу. Сойдя на берег, я не знал кому доложить - такое количество генералов и адмиралов я видел впервые. Наконец, увидел начальника штаба Северного флота Анатолия Ивановича Рассохо. Ему и доложил. Генерал-медик попросил на пирс судового врача; вызвали доктора. Салиенко настолько растерялся перед обилием большого начальства, что отдал честь левой рукой... С лодки начали выгружать мешки с секретной документацией, но они так фонили, что решение было одно сжечь. Весь экипаж отправили в баню на санобработку.
Через несколько дней мы с замполитом С. Софроновым решили сдать партийные и комсомольские билеты экипажа „К-19“ в политотдел дивизии капитану 1 ранга Репину. Он с ужасом смотрел, на лежащие на его столе документы, затем вызвал молоденькую вольнонаемную секретаршу и приказал запереть их в сейфе».
Буксировать или затопить?
В июле 1961 года заместителем начальника электромеханической службы бригады атомных подводных лодок в Западной Лице являлся В.А. Рудаков. Впоследствии вице-адмирал Рудаков стал начальником главного управления кораблестроения ВМФ, лауреатом государственной премии СССР. С Владимиром Андреевичем мне довелось служить на первой советской атомной подводной лодке. На «К-3» он занимал должность командира дивизиона движения, а я был его подчиненным.
Работая над книгой, я написал Владимиру Андреевичу письмо (сейчас он проживает в Москве, на пенсии) и попросил поделиться воспоминаниями об аварии на «К-19».
Ответ его привожу почти дословно, поскольку таких цифр и подробностей, которые сообщил Рудаков, не было даже в акте комиссии, а это очень важно для истории и подводников будущих поколений.
«Я собирался убыть в отпуск - встретить из роддома жену. Однако через оперативного дежурного получил команду прибыть на службу. Приехал в Малую Лопатку, где базировалась бригада. Информация была скудная: „Авария главной энергоустановки на „К-19“, давление в первом контуре правого борта равно нулю. Есть пострадавшие“.
В тот же день на спасательном судне экипаж атомной лодки „К-33“ (это вторая атомная лодка такого же класса, как „К-19“) был отправлен в район аварии. „К-19“ находилась у острова Ян-Майн примерно 1000 миль от базы. От штаба 206 отдельной бригады подводных лодок пошел начальник штаба капитан 2 ранга B.C.Шаповалов, от службы радиационной безопасности группа химиков, дезактиваторщиков и дозиметристов.
6 июля мы подошли к назначенному району. Туда же подоспел и эсминец проекта 56, на борту которого находилась Правительственная комиссия и руководитель работ по спасению „К-19“ - первый заместитель командующего СФ вице-адмирал Васильев. Во время перехода я неоднократно обращался через Шаповалова к командованию с просьбой разрешить посещение лодки. С командиром БЧ-5 подводной лодки „К-33“ М.В. Переоридорогой мы подобрали группу и составили план первоочередных работ и осмотров. В состав группы включили всех нужных специалистов: моториста, электрика, трюмного, двух управленцев, двух турбинистов, специалиста реакторного отсека, двух дозиметристов.
Команду на посещение лодки наконец-то получили от Правительственной комиссии. Оделись мы с Переоридорогой и группой в полный защитный комплект с изолирующим противогазом, проверили включением, вами проинструктировали свою группу и на баркасе подошли к эсминцу с комиссией.
Стояла прекрасная штилевая погода с небольшой зыбью. Лодка хорошо видна в полутора-двух милях от нас. Недалеко от нее лежали в дрейфе буксиры. Я поднялся на эсминец и прошел в кают-компанию, представился председателю комиссии Исаченкову, в то время это был заместитель Главнокомандующего ВМФ по кораблестроению и вооружению, его заместителям - академику А.П.Александрову и министру судостроительной промышленности Борису Евстафьевичу Бутоме. Было много знакомых лиц, привлеченных к работе в комиссии: главный конструктор С.Н.Ковалев, начальник Главного управления из Министерства среднего машиностроения Николаев Николай Андреевич (в то время Средмаш занимался атомной энергетикой - Н.М.), Игорь Дмитриевич Спасский из ЦКБ „Рубин“, в то время заместитель главного конструктора. От ВМФ были контр-адмирал В.М.Прокофьев, контр-адмирал В.П.Разумов, офицеры из Главного управления кораблестроения и технического управления ВМФ, а от Северного флота - начальник технического управления СФ капитан 1 ранга Иван Александрович Заводский и флагманский инженер- механик подводных сил СФ Э.Л.Кульницкий.
Члены комиссии были очень встревожены. Председатель поставил задачу: „Проверить объективно, в каком состоянии лодка: поскольку на борту нет ни одного члена экипажа, нужна информация, возможна ли буксировка „К-19“ в базу“. Далее разговор продолжил „А.П.“ - так между собой называли специалисты академика Анатолия Петровича Александрова. Предварительно Исаченков бросил в мою сторону фразу: „Академик Вас давно знает, все команды по технике и советы будет давать он“.
А.П. попросил меня доложить план работы группы. Вариант был такой: 7 человек (Рудаков - старший) идут через кормовой люк, 5 человек (старший Переоридорога) через рубочный люк центрального поста. Производится проверка радиационной обстановки по отсекам, состояния тормозов на линиях валов, наличия воды в трюмах, поступления забортной воды внутрь ПЛ, температуры в помещениях, наличия работающих механизмов, освещения, показания приборов, вентилирования аккумуляторных батарей. Попытаемся запустить дизель-генераторы.
Перечень и порядок работ был одобрен. В заключение А.П. напутствовал нас (цитирую, поскольку это запомнил дословно и буду помнить до конца дней своих):
„Ничего не делайте с реактором. Работают насосы — пусть работают, стоят - пусть стоят... Я опасаюсь, Владимир Андреевич, что он может пойти на мгновенных“.
Под словом „он“ академик имел ввиду, конечно, реактор... К подводной лодке подошли на баркасе. На борту „К-19“ не было ни души. В отсеках темно, жарко, гуляла по отсекам проникающая радиация, да плавали в воздухе разные золи, заражая все живое и загрязняя все, что попадется на пути. Сначала высадили носовую группу. Гамма-активность у двери в ограждение — 5 рентген, ближе к вентиляционным патрубкам уже около 10 рентген.
Высаживаемся в корме, сами повозились с люком, после открытия активность — около 20 рентген. Спустились вниз, в прочный корпус лодки, за полтора часа выполнили все запланированные осмотры и работы.
Впечатление не из приятных: полное отсутствие освещенности, только свои, переносные аккумуляторные фонари. Было очевидно, сборы экипажа на эвакуацию проходили поспешно, но все сделали правильно: личные вещи, предметы повседневного обихода, даже деньги — все оставили на месте. Активность по мере продвижения в нос, ближе к реакторному отсеку, росла и довольно значительно. На переборке между девятым и восьмым отсеками она составляла около 40 рентген, а между восьмым и седьмым турбинным около 50 рентген. Кроме того, в седьмом отсеке в корме на настиле была вода высокой температуры и активности. Дозиметрист доложил, что заход группы в турбинный отсек невозможен, иначе радиоактивные ожогов не избежать. Остановились.
Работающих механизмов, звуков поступающей воды, истечения воздуха или пара в десятом, девятом, восьмом и седьмом отсеках мы не отметили. Носовая группа проверила с первого по четвертый отсеки. Вентиляция аккумуляторной батареи была собрана на естественное вентилирование правильно, поступления
