— Значит, вы скептик? Но ведь это скучно — ни во что не верить. Во что-то же надо верить!
— Разве я сказал, что ни во что не верю?
— А во что вы верите? — с ленивым любопытством спросила она.
— Ну, во многое…
— Во что, например? — настаивала Екатерина Васильевна.
— Например, в разум…
Тут же в голову мне пришло, как она могла бы мне возразить: «Вы не верите в разум. Если бы верили, вам не казалось бы странным, что разумные существа, во всех отношениях далеко превзошедшие людей, давно нашли способы преодолевать гигантские расстояния в космосе, о чем вы еще не можете и помыслить.: Вы верите в свой, ограниченный разум, и это называется верой в разум вообще. Для истинной веры в разум у вас не хватает многого — фантазии, смелости, мудрости, человечности… Целого комплекса истинно человеческих качеств».
Однако Екатерина Васильевна сказала только:
— Как скучно, господи!..
И ткнула окурком в подставленную мной пепельницу.
Перешли в другую комнату, больших размеров. Там уже сидели приглашенные мной сотрудники. Был тут, естественно, и зачинатель всего Виктор Борисов — как же без него? Увидев Екатерину Васильевну, женщины зашептались.
Кохановского не было, хотя часы показывали две минуты шестого.
— Где же его хваленая инопланетная точность? — сказала Екатерина Васильевна. Она уже освоилась в непривычной обстановке. Ее не смущали даже любопытные взгляды, которые она то и дело ловила на себе.
Я начинал уже волноваться, когда в комнату заглянула секретарша:
— Юрий Александрович, с вахты звонят — к вам пришел какой-то мужчина с цветком в горшке…
— С каким цветком? — машинально спросил я. — Пусть пропустят. Это Кохановский, — пояснил я присутствующим.
Кохановский появился минуты через три. Он тяжело дышал. Должно быть, поднимался пешком: не так просто в этом здании дождаться лифта. В руках он действительно держал горшок с каким-то растением.
— Это что — приз тому, кто больше всех знает о планете Геда? — пошутил я. С самого начала я решил, что единственно возможный тон разговора с инопланетянином — шутливый.
— Вот, позвольте вам представить: Валерий Викторович Кохановский, посланец дружественной нам планеты, кандидат земных физико-математических наук…
Кохановский раскланялся как-то очень церемонно. Он пошарил глазами по комнате и безошибочно остановил взгляд на Екатерине Васильевне.
— Дорогие друзья, — начал он несколько высокопарно. — Я понимаю, что вам за всю вашу жизнь ни разу не приходилось оказываться в такой ситуации, в которой вы оказались сейчас. Я постараюсь щадить вас и не слишком возбуждать ваши нервы: дело к вечеру, и, чего доброго, ночью вы не сможете заснуть. Личное дело каждого из вас — верить или не верить мне. Я думаю, легче — а может быть, и разумнее, — не верить, следуя мудрому принципу: «Этого не может быть, потому что этого не может быть никогда», И ради бога, не бойтесь меня обидеть своим неверием, чувствуйте себя на этот счет совершенно свободно. Дело в том, что я нахожусь в довольно противоречивом положении: с одной стороны, я хочу, чтобы мне верили, с другой — сознаю, что это чревато всякими последствиями…
— А какие могут быть последствия? — спросил один из присутствующих, невысокий лысеющий человек по фамилии Скориков, сотрудник параллельного с моим отдела, известный в редакции как самый активный участник всякого рода совещаний и бесед. Он сидел возле стены, слева от Кохановского, сложив руки на груди и вперив в оратора пристальный взгляд прищуренных глаз.
— Последствия? — Кохановский, улыбаясь, посмотрел на Скорикова. — О, они многообразны… И в целом пагубны — и для вас и для меня.
— Но все-таки… — не отставал Скориков.
Кохановский повторил уже известные читателю рассуждения насчет того, что среди цивилизаций, как и среди биологических видов, существует естественный отбор, что любая цивилизация должна доходить до всего своим умом и такой порядок закреплен специальной Конвенцией.
— Это интересно, — сказал Скориков. — Значит, вы считаете, что, если какая-то цивилизация гибнет — это нормальный процесс естественного отбора?
— Не я так считаю. Так считают те, кто принимал Конвенцию.
— Это жестоко, я вам скажу! — горячился Скориков, не слушая Кохановского. — Это жестоко! И я не верю, что такая Конвенция может быть.
Он оглянулся на окружающих, словно бы ища поддержки.
Я почувствовал, что перестаю владеть ситуацией, что с первых же минут благодаря Скорикову обсуждение обретает какой-то странный всамделишный характер, как будто никто уже не сомневается, что Кохановский — посланец иных миров.
— Толя, — сказал я Скорикову, — я тебя умоляю, не бросайся с места в карьер, дай гостю отдышаться. И потом не забывай: человек прибыл с далекой планеты; вряд ли у них там есть такие темпераментные спорщики, как ты.
Все засмеялись.
— Нет, отчего же, — пробормотал Кохановский, — мы о многом спорим. Споры прекращаются лишь после того, как принимается решение.
— И все-таки так гостей не принимают, — продолжал я. — Дайте человеку освоиться, оглядеться. Вера, — обратился я к своей сотруднице, — налей гостю чаю. Или, может быть, вы хотите кофе? — спросил я Кохановского.
Все с интересом посмотрели на него.
— Спасибо. Если можно, стакан воды. Мы не употребляем наркотиков.
— Я так и думал, — сказал я. — Цивилизация, далеко обогнавшая нас в своем развитии, должна покончить с чаем и кофе.
— А с водкой? — засмеялся кто-то.
— Я думаю, водку они заставляют пить только в виде наказания за различные проступки.
— У нас нет спиртных напитков, — просто, как бы не воспринимая общего юмористического тона, сказал Кохановский.
— И даже для медицинских целей?
— У нас нет медицины.
— Как нет медицины? Вот это да! Вот так развитое общество!
— Я имею в виду медицину в вашем понимании. Ваша медицина приносит не только пользу, но и вред. Неизвестно еще, что перевешивает.
— Почему вы так считаете?
— Да потому, что у вас врачи лечат, не разобравшись как следует в тех процессах, в которые они вмешиваются. Это то, что называется эмпирикой. Обнаружен какой-либо лечебный эффект — хорошо. А что за этим стоит, каковы побочные эффекты — не суть важно.
— А как у вас поддерживают здоровье?
— Совсем по-другому. Организм человека досконально изучен (вы понимаете, конечно, слово «человек» я употребляю условно — наши разумные существа называются по-другому; и не только называются — они несколько отличаются от людей, хотя и не очень сильно). Абсолютно известно, как должен протекать любой процесс, как говорится, в норме и где начинается патология. К телу каждого человека сразу же после рождения прикрепляется датчик. Он сопровождает человека всю жизнь (разумеется, конкретные экземпляры этого устройства время от времени меняются, по мере износа). Датчик контролирует абсолютно все процессы, протекающие в организме. Повторяю — абсолютно все. Информация в закодированном виде посылается в специальный вычислительный центр. В случае какого-либо опасного отклонения из центра автоматически направляются корректирующие сигналы, которые вводятся в организм через тот же датчик. И человек быстро выздоравливает. Это и есть то, что у вас называется лечением. Впрочем, может быть, по вашей классификации это подпадает под категорию профилактики. В большинстве