ряд других таких же неожиданностей для современных естествоиспытателей. Во всяком случае, это современный нам народный эпос и его настоящее значение, как я уже говорил, только этнографическое, а никак не историческое. И сравнивая это мистическое мировоззрение, невольно сравниваешь восточные народы с детьми, еще играющими в куклы, и искренне верящими, что они их слышат и понимают… Да разве не куклы и все европейские мадонны и всякие чудотворные и не чудотворные иконы?
Наблюдая огромную разницу между современными естественными науками и теологическими пережитками прошлого, в нашем настоящем, еще охватывающим массы населения, особенно на азиатском континенте, невольно вспоминаешь стихотворение Добролюбова:
Солнце озарило гор вершины,
А внизу царит густая тень.
Тихо спят глубокие долины,
А вверху сияет яркий день.
Спустимся же снова в эти глубокие долины и проследим и далее их мировоззрение.
«Приведенное выше перечисление заключает в себе все телесные и духовные части и силы человека, но ни одна из них в отдельности не обладает постоянством. Первая группа, — говорит от имени индусов Спенс Гарди, — материальные качества, подобна пене, которая то образуется, то расходится. Вторая группа, ощущения, подобна пузырю, качающемуся на водной поверхности.
Третья группа, понятия, подобна неопределенному отражению, появляющемуся в солнечном свете. Четвертая группа, умственные и духовные наклонности, подобна банановому стеблю, без твердости и устойчивости. А последняя группа, мысли, подобна привидению или призраку».
В Питаках, — говорит Рис-Дэвидс (стр. 89), — неоднократно выражено, что ни одно из этих качеств одаренного чувством существа, не есть душа. Само тело постоянно меняется, и так же каждое из остальных делений, являющихся лишь функциями живого тела, вызванными соприкосновением внешних предметов с органами чувств тела. В два последовательных момента человек никогда не бывает одним и тем же и в нем нет ни одного постоянного принципа. Но ведь эти выводы, читатель, сделаны только новейшими европейским физиологами! Как могли они попасть к людям, не имевшим еще никакого представления о физиологии! А вот еще страничка и из современного спора между идеалистами и материалистами.
«Апостолы мои! — говорит Гаутами-Христос, — с какой бы стороны ученые ни смотрели на душу, они полагают, что ее составляют пять свойств или одно из пяти. Необращенный человек считает душу или тождественною с материальными качествами, или содержащею их в себе или содержащеюся в них; или же тождественною с ощущениями, или содержащею их в себе, или содержащеюся в них». «Рассматривая душу, он доходит до мысли «я есмь». Из ощущений (вызываемых прикосновениями) чувственный. Невежественный человек выводит понятия: «я есмь», «это я существую», «я буду», «я не буду», «я буду иметь материальные свойства или не буду иметь таковых», «я буду или не буду иметь понятия». И просвещенный ученик обращенного, обладая теми же самыми пятью органами чувств, освободился от невежества и приобрел мудрость; и поэтому мысли «я есмь» не приходят ему в голову.
Одним словом, даже представление о своем существовании есть обмен чувств и наше «я» тождественно со всей вселенной.
Но ведь это же, читатель, уже взято из Шопенгауэра (1788—1860), а потому и не могло бть написано ранее половины прошлого столетия! Чтоб не ходить далеко за его сочинениями, посмотрите хотя в Малом Энциклопедическом словаре Брокгауза и Эфрона и там под словом Шопенгауэр вы найдете: «Высшая степень нравственности у Шопенгауэра есть умерщвление не жизни, а воли к жизни. Доктрина Шопенгауэра близко соприкасается с буддийским учением о Нирване, т.е. о блаженном состоянии святых, очищенных подвижничеством от всяких житейских влечений».
Но для Шопенгауэра такое мировоззрение есть естественный результат предшествовавшего ему знакомства с сочинениями Гегеля и Канта, а откуда же оно у индусских буддистов? Выходит, что они уже знакомы с идеями Шопенгауэра, развившимися лишь к концу первой половины XIX века, когда они действительно стали очень модными у философов. И во всяком случае чрезвычайно знаменательно то, что они были открыты в Индии как раз при распространении в Европейских, а с ними и в индийско-европейских университетах шопенгауэровской философии.
А интереснее всего то, что учение об отсутствии индивидуальной души состоит уже в контрасте с основным положением обычного теперь брамаизма о переселении душ.
Идея о переселении душ не требует для себя особого провозвестника. Она возникла в том интересном состоянии памяти, когда мы иногда очень ясно сознали, что испытываемые нами ощущения уже испытывались нами ранее, но мы не знаем, каким образом и когда именно.[75]
И эта вера была удержана буддизмом. По этому учению, как только одаренное чувствами существо (человек, животное или ангел) умирает, возникает новое существо, в более или менее материальном состоянии бытия, смотря по вине или заслуге умершего существа. Но эти перерождения не бесчисленны, если существо вполне усовершенствовалось, оно получает бесконечный блаженный покой, как в христианском раю.
«Тому, чьи чувства успокоились, подобно хорошо вышколенной лошади; тому, кто освободился от гордыни и плотских желаний, и страсти к существованию, и грязи невежества, — завидуют даже боги. Тот, кто ведет праведный образ жизни, остается неуязвим, подобно земле, незыблем, подобно городским вратам, невозмутим, подобно прозрачному озеру. Для него не существует более рождения. Спокоен дух, спокойны слова и деяния того, кто таким образом успокоился и освободился путем познания».[76]
«Что же такое Нирвана, — спрашивает Рис-Дэвидс (стр. 106), — означающая просто покой? Ясно, что здесь не может быть речи о погашении души. Это есть погашение того греховного состояния духа и сердца, которое иначе явилось бы причиной возобновления индивидуального существования. Нирвана то же самое, что безгрешное, спокойное состояние духа и если вообще переводить это слово, то может быть, лучше всего передать его словом «святость» — святость в смысле совершенства в мире, доброте и мудрости.
Перейдем теперь к представлениям о жизненном процессе.
Одна буддийская притча говорит, что жизнь человека подобна пламени лампы, в которую положен бумажный фитиль. Одна жизнь производится от другой, подобно тому, как один огонь зажигается от другого; это не то же самое пламя, но без другого его не существовало бы. Как пламя не может существовать без масла, так и индивидуальная жизнь зависит от привязанности к низким земным предметам, от греховности сердца. Когда выйдет пламя в лампе, она погаснет, и тогда новое пламя не может быть получено от нее. Подобным же образом истощатся составные части достигшего совершенства человека, и не народится от него на страданье новое существо.[77]
Но это все же не будет уничтожение.
«Если разобрать в Дхамма-паде каждое предложение, в котором упоминается Нирвана, — говорит Макс Мюллер,[78]— то не окажется ни одного, в котором этому слову необходимо было бы придать значение уничтожения, в то время как большая часть их, если не все, стали бы непонятны, если бы мы признали за Нирваною такое значение».
Глава V
Книга Даранаты
Возьмем для примера «Историю буддизма в древней Индии», приписываемую Даранате, в русском переводе В. П. Васильева.
В тибетском тексте озаглавлено так:
«Источник счастия или ясное изложение, каким образом драгоценная верховная религия распространилась в Индии, удовлетворяющее всем желаниям и нуждам, сочиненный по просьбе некоторых, находивших в нем нужду и по собственному убеждению автора, что оно будет полезно другим.
