совершенно иначе — наши отношения, взаимопонимание…
Я отпустил ее запястья и был готов к тому, что она повернется и уйдет. Но она не уходила. Она очень серьезно смотрела мне в глаза, а потом вдруг вздохнула и осторожно дотронулась ладонью до моей щеки. Я не понимал, что происходит у нее в душе, и это ужасно меня смущало: как будто я вдруг оказался один на один с совершенно незнакомой женщиной. Я прижимался грудью к твердой девичьей груди и Майя, конечно, чувствовала меня. Наша прошлая жизнь была как в тумане, да и находились мы сейчас не в прошлом, а в настоящем, — и это, в сущности, было то, о чем я мечтал: новая жизнь. Нам обоим только предстояло узнать друг друга. И я понял, что теперь не надо спешить, не надо торопить события. Может быть, даже противопоказанно. Честно говоря, я не знал, что нужно делать и что говорить. Но главное — она ничему не удивлялась. Я не сомневался, что если бы сейчас стал целовать, ласкать ее дальше, она бы пальцем не пошевелила, чтобы воспротивиться этому. Наверное, я бы мог даже прямо здесь и теперь овладеть ею. Она, кажется, была к этому готова. Но для меня было гораздо важнее то, что я открыто заявил о своих намерениях, что была уничтожена неопределенность. В некотором смысле я мог вздохнуть с облегчением.
Я тоже коснулся ее щеки.
— Ну улыбнись, прошу тебя, — шепнул я. — Куда подевалась твоя насмешливость? Я сказал тебе то, что сказал, а остальное для меня уже не так важно.
— Нет, — еще серьезнее сказала она, — нет. Остальное для тебя тоже важно.
— Ты права, — согласился я. — Важно.
— Как же ты себе все это представлял? Ты хотел, чтобы я стала твоей любовницей? — Я удивленно поднял брови. — Нет? Значит ты хотел, чтобы мы поженились? — продолжала она. — Ты так это себе представлял? — Я кивнул. — Я — в качестве твоей жены?
Она задумалась. Казалось, была сильно озадачена.
— А почему бы и нет? — шепнул я. — Я ведь не женился в свое время на твоей матери. Так что с моральной точки зрения, тут нет никаких двусмысленностей…
Майя вздрогнула, как будто мои слова ненароком причинили ей боль, и пытливо всмотрелась мне в глаза. Она хотела что-то сказать, но промолчала.
— Да, — проговорила она немного погодя, — я очень хорошо помню то время. Ты действительно хотел жениться на Маме… Забавно. Помню даже, я хотела называть тебя «папочкой»… А потом, — продолжала она как бы в рассеянности, — когда немного подросла, стала постарше и у меня завелись фантазии о замужестве, мечтала, даже представляла тебя своим мужем…
— Правда? — обрадовался я.
— Но это ничего не значит, — отрезала она, встряхнувшись. — Дети, глядя на взрослых, любят воображать себе невесть что. Косточка вот тоже воображает своей Альгу, твой Александр — меня, а маленькая Зизи — тебя. Обыкновенные детские глупости. Ничего из этого не выйдет!
Отказ есть отказ. Независимо от формы, в которую он облечен. Вся моя затея, все мои мечты показались мне вздорными. Теперь я ясно видел, что Майя была права: ничего не будет. И, конечно, быть не могло. Прощальная улыбка блеснула и погасла. Никакой реинкарнации, никакой новой жизни не предвиделось. Даже в виде проросшего зерна. Ни при помощи смерти, ни вне ее. Все пустые надежды и мечты. Теперь это представилось мне простоте и ясности, от которых несло ледяным холодом. Я боялся шевельнуться. Душа не способна вырваться из тела, она заключена в нее навечно, как в крепость. И вместе с телом ляжет в землю, будет истерта в ступке… Наверное, я здорово побледнел в этот момент.
— Да ты, кажется, и сам как ребенок, — заметила она. — Вот тоже — расстроился! — И, наконец, улыбнулась.
Прочла ли она мои мысли? Что означала ее улыбка?
Я снова притянул ее к себе и поцеловал. На этот раз ее губы не были сомкнуты и неподвижны. Теперь, когда я дотрагивался до них языком, они тихо горели и пульсировали, словно превратились в лепестки-электроды, они были горячими и набухшими, с привкусом крови. Катод, анод. Никогда в жизни я не притрагивался губами к таким губам.
— О Господи, не можем же мы тут вечно стоять! — спохватилась она и, выскользнув из рук, словно луч солнца, полетела прочь.
У меня, конечно, не хватило духа, а вернее, я просто не успел предложить ей бросить всех и сейчас же бежать вдвоем в Москву.
Минуту-другую я еще стоял один. Старался воспроизвести в памяти ощущение ее губ. Я даже поднял руку, поднес к губам тыльную сторону ладони и зачем-то прижался к ней губами, как будто вкус собственной плоти мог напомнить мне недавнее ощущение.
Не оставалось ничего другого, как вернуться в гостиную.
Александр был уже там. Бедняжка, он сидел один в дальнем углу и, похоже, ужасно скучал. Мне показалось, он взглянул на меня с удивлением. Альга разговаривала с «медсестрой» и озабоченно покачивала головой. Обе посмотрели на меня.
Папы еще не было. Мне вдруг почудилось, что в гостиной что-то не так. Я подошел к нашим старичкам, и они сообщили мне, что Папа вместе с Мамой и Наташей уже выехали из Москвы и направляются в Деревню. Какие-то они взбудораженные были, наши старички, но я не придал на этому особенного значения. Потом я подсел к сыну и, достав табакерку, поинтересовался:
— Что, интересно было? Чем закончилась дискуссия о бессмертных?
Александр с увлечением принялся рассказывать мне, как Косточка продолжал стоять на своем — то есть что в древности между поколениями разгорелась глобальная война, а дядя Володя в конце концов вынужден был признать, что подобный конфликт поколений — вполне возможная вещь. По крайней мере, нет-нет, а и по сей день возникают отдельные отзвуки этого конфликта. Пресловутые «отцы» и «дети». Более того, Косточка выдвинул еще одну гипотезу. Если история, как говорится, развивается по спирали, то не исключено, что в какой то момент пропасть между детьми и родителями снова окажется огромной, и при определенных достижениях технического прогресса некий глобальный раскол на генетическом уровне может повториться.
— То есть? — не понял я.
Александр объяснил, что, по мнению Косточки, дети снова станут бессмертными, и уж тогда, конечно, весь мир будет принадлежать им.
— Косточка очень умный, — убежденно сказал сын.
— А как же мы, то есть ваши родители? С нами-то как быть?
— Не знаю, — пожал он плечами. — Об этом Косточка еще ничего не говорил.
— А сам ты как думаешь?
— Сначала нужно разгадать тайну бессмертия, а там видно будет.
— Тоже правильно. Бессмертие такая штука, — вздохнул я, — что вам придется поломать голову. Некоторые, например, утверждают, что душа и так бессмертна. Без всякого, то есть, технического прогресса.
— Я знаю, — кивнул Александр.
Все-таки современные дети ужасно изощрены в подобных интеллектуальных фантасмагориях! Видно, сказывается компьютерный обвал и все такое. Вот где настоящая акселерация. Вместе с тем, до чего же они потрясающе простодушны и как легко верят в самые нелепые химеры!
Мы немного помолчали. Я решил переменить тему.
— Да, — проговорил я, — теперь тут у них настоящий, почти классический лицей… — А потом осторожно поинтересовался: — Как тебе все это показалась? Понравилось как теперь здесь стало? Как ребята?
— У них теперь своя компания, — уклончиво ответил Александр.
Он повторил лишь то, что я уже слышал от Майи.
— Это и понятно, — сказал я, — ведь они тут будут жить постоянно, круглый год.
— Нет, не будут.