только для того, чтобы схватиться за живот. Вместо ожидаемого тупого удара кулаком его пронзила страшная боль, автоматически скрутившая тело в три погибели. В глазах у него яркое крымское утро мгновенно сгустилось в кинематографическую «американскую ночь», и в этой ночи кто-то с усами, отшвырнув от себя нечто, бриллиантово сверкнувшее и исчезнувшее за обрывом, схватил за руку женщину, плохо различимую в густой «американской ночи», и кинулся за угол, чтобы пропасть с ней навеки. Но она задержалась на мгновение, замерев в неподвижности, как древнегреческая статуя с узлом волос, заколотых наверху головы. Посадка головы, линия шеи и грация сопротивляющихся плеч заставили его в последний раз вздрогнуть при вспышке сгоревшего компьютера памяти, не выдержавшего циклона сильной магнитной бури. И в зелёном свете этой вспышки он увидел окошечко справочной на Московском вокзале в Петербурге и затылок склонившейся над ним женщины. Потом и окошечко, и затылок, словно кадр, вырезанный из общей ленты, крутясь, понеслись в бездонный тёмный колодец, но Ивэн успел заметить, что впереди него тоже крутился и падал другой кадр, в котором его отец в парадной форме шёл под руку с незнакомой и, кажется, беременной молодой женщиной по тому же самому проклятому переулку, где стоял сейчас, схватившись за живот, его сын. Он пытался рассмотреть лицо той женщины и угадать в нём сходство с Вероникой, но кадр крутился и улетал всё быстрей и быстрей…

И вдруг всё исчезло, а в явственной пустоте пространства и памяти маленький горбатый человечек, выскочивший из-за Ивэновой спины, метнулся за черту пустой зоны, испуганно оглядываясь на бегу искажённым лицом.

— Куда! Стой! — Он отлепился от чего-то и сделал несколько шагов вслед за человечком.

— Ты же обещал не покидать меня даже в смерти, — шептал он, забыв и об Илоне, и о Веронике и помня только о страшном обмане и предательстве, продолжавшемся целую жизнь, — ты же обещал…

Он пытался выйти из круга пустоты и прострации, но дрожащие ноги его запнулись о камень у края тропинки. С облегчением он хотел было упасть на землю, но земля крутанулась под ним колесом и пропала. Посторонний наблюдатель, если бы таковой случился здесь в этот момент, мог бы видеть, как он перелетел через край обрыва, словно завернувшийся в себя ёж, но первый же удар о камень на склоне внизу раскрыл его, и дальше вместе с грудой щебня и пыли, с сорванным с плеч и катившимся рядом рюкзаком, он то летел, то катился, как подстреленная птица, с широко распластанными крыльями. Наконец, его вынесло на тот самый пляж, где 13 лет назад он должен был лежать, зарезанный Греком. И, отменструированный жизнью, весь в крови, он послушно лёг на это место, и что-то вроде улыбки застыло в углах его разбитого о камни и теперь беззубого рта.

А наверху, на обрыве, в переулке и дальше на тропке, по которой некий кинематографический персонаж с гангстерскими усами только недавно протащил упиравшуюся женщину, висела неправдоподобная пустота, как будто всё происшедшее действительно было кадрами из случайно прокрученной кем-то дешёвой мелодрамы. И только одинокая молодая женщина с весёленьким голубым рюкзаком за плечами, кого-то терпеливо ожидающая на соседней улице, словно явилась из области реальности, хотя ожидание ею того, кто уже не придёт, значительно снижало фактическую достоверность происходящего. Крутились ещё чайки, с неприятным визгом и хохотом обсуждавшие инцидент над местом падения тела. Потом успокоились и они, и стало тихо и неизбывно вековечно, как и до приезда Ивэна на родину, если не считать вечного шума волн.

Тогда из тёмной щели переулка вышла Клара. Лицо её выражало недоуменное удовлетворение. Она всегда знала, что Сынок мёртв, потому что Макс убил его тогда на берегу, когда он попытался стрелять в Макса из пистолета. Она видела это своими глазами, и потом об этом ей шептал на ухо её любимый Макс, когда она отдавалась ему в ту же самую ночь. И он ей говорил об этом каждый день и каждую ночь их встреч. И когда он бил её за то, что она забеременела и скрывала от него это целых четыре месяца. И потом долгие годы болезни и одинокой жизни отверженной, она точно знала, что Сынок мёртв. И вот он появился, живой и невредимый. Это было чудовищной ошибкой, или она действительно больна, как говорят некоторые люди. Он не мог быть живым. И если каким-то чудом выжил, то приехал сюда, чтобы исправить эту ошибку и умереть. Но он исправил её десять минут назад, и, значит, всё в порядке. Сынок запомнился ей неплохим парнем, и, если бы он был понастойчивей с ней тогда на камне или на пляже, ему не надо было бы ничего исправлять. Но что-то тревожило её ещё. Ах, да, эта курортница, зачем она тут путалась под ногами? Но Макс — молодец. Хвать её — и дрянь городскую, как корова языком слизнула. Наверное, тоже шуганул с обрыва вслед за Сынком. Она улыбнулась. Даже когда он бил её ногами по животу с его ребёнком, она всё равно любила его, может быть, даже сильнее, чем когда он этого ребёнка зачинал. И он вернулся за ней, а она испугалась его, как в прошлом году, когда он приехал вот так же летом, и она кинулась к нему прямо на улице, грязная, неумытая. И он закричал на неё. Конечно, ему не понравилось, что она больше не душится его любимыми духами, но духи кончились. Зато она сохранила красивую бутылочку из-под них. А теперь она, наверное, зря прячется от него, глупая. Сынок умер, и дом его сгорел. Всё, как тогда. Значит, Макс будет снова её любить, и надо скорее приготовиться к этому. Нужно, наконец, умыться, одеться, накраситься — и она заспешила прочь от берега, не обращая внимания на теплоход, отошедший от пристани и полным ходом уходящий в слепящую синеву вечношумного моря.

Вероника проснулась от звука чьих-то голосов и села на песок с туманной от сна головой. Вокруг никого не было, но, подняв голову, она увидела двух мальчишек, залезших высоко в скалы над бухтой и кричавших что-то друг другу. Она тряхнула головой. Слава Богу, это всего лишь сон, но какой детально проработанный. Из одной неосторожной фразы матери о существовании неведомого брата и воспоминания о парне, преследовавшем её на Московском вокзале в Питере и почудившемся потом на теплоходе, её подсознание синтезировало целую причудливую вселенную, и всего за какие-нибудь 40–50 минут, что она дремала после купания. Кстати, пора обедать. У хозяйки, наверное, всё уже на столе. И, сняв не успевший высохнуть купальник и набросив сарафан на голое тело, она стала взбираться по тропинке наверх. А хорошо, что она, наконец, развелась с Максом и может на самом деле без опасений встречаться с выплывающими из моря лжебратьями и псевдосёстрами сколько душе угодно.

Наверху она машинально остановилась, любуясь морем и отдаваясь лёгкой щекотке бесстыже- опытного ветра. Из-за края обрыва, неподалёку, вдруг появились головы мальчишек, разбудивших её своими криками, которые вытаскивали наверх что-то, вероятно, тяжёлое. Один из них был в немецкой каске с пробоиной во лбу. Она подошла к ним поближе в тот момент, когда мальчишки, пыхтя и отдуваясь, перевалили через край обрыва здоровенный пулемёт на смешных козлиных ножках.

— Где вы это взяли, ребята? — спросила она, с удивлением глядя то на пулемёт, то на каску.

— А там, в расщелине, пещера небольшая, в ней и нашли. От немца кости одни остались, а бумажки какие-то вот сохранились, — и тот из мальчишек, что в каске, протянул ей нечто слипшееся и бесформенное. И она, разлепив это нечто напополам, в спрессованной бумажной массе писем и документов увидела фотографию пухлявой молодой немки.

— Чего это мне показалось тогда, что у неё заплаканные глаза? — пробормотала Вероника.

1992 г.

Парашютисты

Всё случилось так просто, как приключается только в добротных ночных кошмарах или вестернах совместного советско-индийского производства.

Волков ехал в метро и думал: выходить ему у «Электросилы» или нет? Опять звонила Инна и сказала, что от семи до восьми вечера будет сидеть на скамейке возле киосков. Узнает он её по гитаре и по тому, что она будет петь.

Волков стоял, облокотившись на поручни возле монотонно смежающихся и расходящихся дверей вагона, когда у «Московских ворот» ворвавшийся на остановке жлоб двинул его здоровенным «пластилинодавом» по ноге. Был он в пятнистой куртке наёмника. «Афганец», — подумал Волков, а демобилизованных «интернационалистов», обычно краснорожих и дюжих, он почему-то на дух не

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату