изображение арабского мужчины в чалме, опоясанного мечом и с копьем в руке. Перед ним горела лампада. Я сказал монаху: — Что это за изображение?
Он ответил (на каком же языке?): — Это изображение пророка Али (Илии) — и я удивился его ответу…
Местность, в которой мы остановились, принадлежит известной под именем Дешт–Кипчака. (Дешт пишется через «Т» — на тюркском языке и значит степь), (а по историографическим соображениям это ассимиляция немецкого Deutsch). Она зеленая, цветущая, но нет на ней ни горы, ни холма, ни подъема. Нет на ней и дров, и жгут только сухой помет, который называют тезек — пишется через «3» (очевидно, это кизик, кизяк). Ты видишь, как даже старейшины их подбирают его и кладут в полы одежды своей. Ездят по этой степи не иначе как на телегах, а расстилается она на шесть месяцев пути; из них три едешь по землям султана Мухаммеда Уза–бека, а три по другим владениям.
На другой день нашего прибытия один из купцов наших товарищей отправился по этой степи к тем, которые принадлежат к народу, известному под именем Кипчаков. Они христианской веры. Он нанял у них телегу, которую тащил конь. Мы сели в нее и прибыли в город Кафу (Феодосию); имя ее пишется через «К» и «Ф». Это большой город, который тянется вдоль морского берега. Населяют его христиане, большая часть которых Генуэзцы. У них князь по имени Эль–Демедир. (Предлагаю самому читателю восстановить это французское имя в арабской передаче и судить по нему и о других наименованиях!)
Мы остановились в Кафе в мечети мусульман и пробыли в ней с час. Потом услышали мы со всех сторон звуки колоколов. Никогда еще не слыхал я их и, перепугавшись, приказал товарищам моим взойти на башню, прочитать Коран, помянуть Аллаха и совершить призыв к молитве. Они так и сделали. Вдруг к нам вошел человек, на котором были латы и оружие. Он приветствовал нас и на наш вопрос, кто он такой, сообщил нам, что он кади здешних мусульман.
— Услышав, — сказал он, — чтение Корана и призыв к молитве, я испугался за вас и пришел к вам, как вы видите.
Потом он ушел от нас и мы не видели там ничего кроме добра. На следующий день пришел к нам эмир и устроил угощение. Мы поели у него, прошлись кругом по городу и увидели в нем прекрасные базары. Жители там неверные… Мы увидели чудную гавань, в ней было до 200 судов военных и грузовых, малых и больших. Это одна из известных гаваней мира. Затем мы наняли колесницу и поехали в город Кирам (т. е. Крым) — пишется через «КИ» и «РА» — это город большой и красивый».
Мы видим, что до сих пор все было хорошо, и есть город Старый Крым. Затем опять все идет правдоподобно, за малыми исключениями. Возьмем, например, главу «О телегах, на которых ездят в этой стране».22
21 Тизенгаузен, указ. соч., с. 279.
22 Тизенгаузен, 1,281.
«Колесницу называют они араба (т. е. арба — от франкского слова orbe — вращающееся колесо, или от семитического «орбаа»23) — пишется через «а», «ра» и «ба». У каждой из них 4 больших колеса; есть между ними такие, которые везут две лошади, но есть и такие, в которые впрягают больше этого. Возят их также волы и верблюды (??), смотря по тяжести или легкости арбы. Тот, который заправляет арбой, садится верхом на одну из везущих ее лошадей, на которой находится седло. В руке его плеть, которую он приводит в движение для погонки, и большой шест, которым он направляет арбу, когда она сворачивает с пути. На нее ставится нечто вроде свода, сделанного из прутьев дерева. Его обтягивают войлоком или попоной; в нем бывают окна решетчатые и тот, кто сидит в ней, видит людей, они же его не видят; он поворачивается в ней, как угодно, спит и ест, читает и пишет (даже пишет!!!) во время езды. На тех из арб, на которых возят дорожные тяжести и съестные припасы, находится такая же кибитка, но с замком.
Когда я задумал ехать, я изготовил для своей езды покрытую войлоком арбу, в которой со мной поместилась моя девушка. Для товарища моего я нанял маленькую арбу, а для остальных спутников — большую, везомую тремя верблюдами, на одного из которых сел верхом возница арбы…
Проехав от города Крыма 18 станций, мы прибыли к обширной реке, через которую переправлялись целый (?!) день вброд. Чем больше скот и наши арбы погружались в эту воду, тем сильнее становилась грязь ее и увеличивалась трудность переправы… Так мы ехали до тех пор, пока добрались до другой реки, через которую переправлялись пол дня. После этого мы проехали еще три дня и прибыли к городу Азаку (Азову) — имя его пишется через «а», «з» и «к», который лежит на берегу моря и отличается красивой постройкой. Приезжают туда Генуэзцы и другие с товарами и живет в нем брат–странноприимец Бичакджи, один из вельмож тамошних, который кормит приезжающих и уезжающих».
Мы видим до сих пор знакомые имена. Но вот начинаются и новости:
Тут же оказывается и город Маджар, т. е. венгерский, мадьярский.24
23 По этому же образцу происходит от «колеса» и русское слово «колесница».
24 Тизенгаузен, 1, 287.
«Поехал я в город Маджар — пишется через «ма», «джа» и «р» — город большой, один из лучших турецких городов, на большой реке, с садами и обильными площадьми. Мы остановились там в ските благочестивого религиозного престарелого шейха, достославного Батайхи (Батюшки?), родом из Батайха (?) Иракского.
В ските его около 80 факиров арабских, персидских, турецких и румских, женатых и холостых. Живут они подаяниями. Жители этой страны питают большое доверие к факирам и каждую ночь приводят в скит лошадей, коров и овец.
Царь и его жены ходят посещать шейха и получать от него благословение; они расточают милостыни и раздают большие подарки, в особенности женщины, которые делают большие подаяния и творят добрые дела… На базаре этого города я увидел еврея, который приветствовал меня и заговорил со мной по–арабски. Я спросил его, из какой он страны, и он сообщил, что он из земли Андалусской (Испания), что он прибыл оттуда сушей, а не ездил морем, и приехал через Константинополь Великий, через Румские земли и страну Черкесов. Он упомянул также, что с тех пор, как он был в Андалусе, прошло 4 месяца. Торговцы странствующие, которые знакомы с этим делом, подтвердили правильность его слов.
В этом крае я увидел чудеса по части великого почета в каком у них женщины. Они пользуются большим уважением, чем мужчины.25 Что касается жен князей, то в первый раз мне привелось увидеть их при выезде из Крыма: я увидел тогда жену князя Салтыя, в арбе ее. Вся арба была обтянута дорогим синим сукном; окна и двери кибитки были раскрыты; перед женою князя находились четыре девушки, сопровождавшие ее. Приблизившись к месту привала князя, она сошла с арбы и вместе с нею сошло около 30 девушек, которые приподымали полы ее одежды (т. е. шлейф). На них были петли; каждая девушка бралась за петлю, приподнимая от земли полы со всех сторон, и она шла таким образом, важно покачиваясь (очевидно длинный был шлейф, если его несли на тесемках 30 девушек!). Когда она дошла до эмира, то он встал перед ней, поклонился ей и усадил ее возле себя, а девушки окружили ее. Принесли меха с кумысом. Она налила его себе в чашу, присела на оба колена (т. е. сделала реверанс) перед эмиром и подала ему чашу. Он напился. Потом она дала напиться брату его, а эмир дал напиться ей. Подано было кушанье и она поела вместе с эмиром. Он подарил ей платье и она возвратилась.
25 Тизенгаузен, указ. соч., с. 288.
Вот каким образом обходятся там с женами князей! Что же касается жен торговцев и простых людей, то я видел и их. Одна из них была в арбе, которую вез конь, перед нею три или четыре девушки, приподнимавшие полы ее платья (т. е. шлейф). На голове ее шапочка, украшенная драгоценными камнями, с павлиньими перьями наверху. Окна кибитки были растворены; лицо ее открыто, потому что
