Мистериозуса.
Оставив дракошу хныкать о потерянных зубах, Ганс разобрался похожим образом с остальными. Те стали совсем ручными. Эх, в будущее бы их! Только он об этом подумал, как перенесся вместе с драконами в XIII-XIV век. Искроног был привязан к дубу, беззубые драконы сидели на местах, а из выпавших молочных зубов прорастал молочный скот.
Глядя на эту странную эволюцию, Мистериозус ужасно захотел проснуться, но просыпаться было невозможно по причине того, что он не спал.
Глава 20.
Но как же быть с анахронизмом насчет крестовых походов в VIII веке? Или это был не сон, а галлюцинация – последствие удара головой об уухенскую почву? Эх, назад бы, в VIII век, к истокам новых европейских языков! Стоп. Та женщина наверное говорила совсем не о том, это я ее не так понял по незнанию наречия. Я даже языка не распознал, идиот! Пожелал, видишь, дракончиков в будущее закинуть, приспичило! Как теперь обратно попадать? Ладно, сперва надо с живностью разобраться. Чурбан я тупой!
Вновь помогла веревка: Ганс последовательно связал ею дракончиков, впряг Искронога (который от неудовольствия бил копытом, вышибая огонь на зависть чешуекрылым), и они длинной вереницей двинулись к выходу из леса. Вышли на луг вблизи Истербулька. Что дальше? В задумчивости Мистериозус настроил Свитбитл на грустную волну и заиграл пьеску 'Обидели', сочиненную кем-то в окрестностях Колхиды. В ответ издалека донесся не менее обиженный голосок Пузонны. Драконята навострили ушки. Ганс снова заиграл. Пузонна заистерила уже совсем близко.
– Фридрих! Это ты? Что ты здесь делаешь, ярмарка же в разгаре?!
– То и делаю. Выпил в долг, заплатить немеем, мне надрали уши, и я ушел. Пусть найдут себе за такую зарплату трубача со собственным инструментом! – и он ласково погладил Пузонну. – Ой, что это у тебя за живность?
– В лесу наловил. Хочешь, подарю? Они временно не кусаются, продашь на ярмарке.
– Это мысль!
Всю ночь они сидели у костра и музицировали (Ганс – чтобы лишнего не сболтнуть, в частности). Утром Пузонна протрубила сбор, дракончики выстроились в ряд и замаршировали под мелодию, которой трубу научил еще предпредыдущий хозяин, живший в лохматом IX столетии. Качественный был инструмент и с вековой памятью на всякую древнюю музыку!
А Мистериозус поднялся, отвязал Искронога и потопал обратно в лес, на ходу роясь в карманах и вообще везде. Ура! Завалялся еще один драконий зуб! Как он попал в карман куртки? Его вчера там не было. А, понятно, он завалялся у Уходера, и тот ночью незаметно подкинул. Честный!
На дубе сидела Ризенкрылья и кормила совят. Мистериозус поздоровался с ней так, на всякий случай, на средненемецком, и был очень удивлен, услышав в ответ:
– И тебе доброго утра, ненормальный, на всю голову ушибленный! Что тебе здесь нужно? Совят красть пришел или драгоценности из земли выкапывать?
– Хотел бы покопаться в поисках древней письменности, а еще лучше – рвануть прямо в VIII век, живьем послушать звучание древних языков.
– Учти, на диктофон их не запишешь, не зафиксируются.
От такой совиной мудрости Мистериозус чуть не ухнул в обморок, а Ризенкрылья продолжала:
– Ладно, раз у тебя опять драконий зуб, значить, тебе суждено ухнуть в Уухен. Я скажу, куда его воткнуть, при одном условии: заберешь с собой всю эту скотину, которую ты тут наплодил, устроишь там людям праздник в кои-то веки. Заодно и песни послушаешь.
– С удовольствием! Только скажи, на каких языках они говорят?
– На уухенском диалекте сам разбирайся какого языка. Давай, собирай быстрее стадо и втыкай зуб вот сюда, под дубовый корень. Некогда мне с тобой клювом чесать, совята обкакались!
Из лесу донесся истерический хохот Стериозуса.
Глава 21.
Ганс воткнул зуб под корень и оказался на главной площади Уухена. Слышен был визг истерящей девушки, которой надоели мелькающие незнакомцы с рептилиями. Опять он вернулся, гайдн (что по- уухенски значит 'гад'), да еще дракона притащил, да скота еще прибавилось!
Мистериозус уже успел прорастить зубы. Возникла новая проблема: скот съел всю траву! Из их шерсти, что ли, выращивать? Ганс не мог понять, кто ему внушил эту мысль, но случайно взглянул на дуб и увидел Ризенкрылью-старшую.
– Я не 'старшая'! Я у своей матери, вон гнездо вьет, там, на воротах, младший совенок! Женщине столько лет, на сколько она выглядит!!!
Мистериозус чуть в обморок не упал. Уже начал падать, но уцепился за козу. При попытке восстановить равновесие выдернулся клок шерсти, который Ганс немедленно бросил на землю, где из него выросла крапива. Теперь можно было поистерить на древнеуухенском. Он постучал в давешний дом. Открыла та же девушка:
– Ах ты гайдн! Опять сюда притащился на драконолете! Хоть козлов притащил, для отпущения! Эй, уухенки!
Из изб выбежали немецкие народные бабы, и посыпались ругательства, которые Мистериозус записал в книжечку. Потом они исполнили немецкий народный танец 'рок-н-ролл' и немецкую народную песню 'Ой, как я свою коровушку люблю!', записанную Гансом нотной грамотой в том виде, в каком ее еще не было и в 14 веке. Потом уухенки стали делить скот, кусаясь и царапаясь при дележе.
– Мой козел!
– Нет, мой! Отвали, дура старая!
– Сама больно молодая!
– Мой козел! Я ему имя придумала-Велкопоповицки!-Козел подошел к ней и дружески почесал рогами.- Вот видите!
Пока они ругались, Мистериозус уловил еще одну совиную мысль: когда (еще не скоро) вернется, можно будет подождать, пока у дракона проклюнутся коренные зубы, и заняться разведением драконов. Но он тщетно высматривал Ризенкрылью: она сонно ухала в его непричесанной шевелюре. Гансу захотелось спать: 'Это не мои мысли, а совиные!'-отмахивался он, но спать хотелось.
– Эй, уухенки! Накормите, напоите, в баньке выпарите, да спать уложите!-Про баню он сказал по-русски, так как немецкое слово узнать не позаботился. Бабы разбежались, осталась только одна.
– Скажи мне, добрый молодец,-краснея, спросила она,-а что же такое 'банька'?
– Ладно, проехали, прощай, гигиена!-сказал Мистериозус, с трудом не отрубаясь.
Поев уухенской народной кухни и не забыв записать рецепты, Ганс лег спать и громко захрапел.
Глава 22.
