— Почему?
— Потому что у моря всегда покупают мороженое.
Порывистый ветер так и кружит вокруг нас, пока мы стоим, глядя в сторону моря.
Идем обратно, останавливаясь по пути, чтобы рассмотреть слои высохших водорослей, оставшихся на мели после предыдущего прилива, и подбирая новые ракушки. Ветер поднимает легкий песок в воздух, закручивает его и в неясном вихревом танце несется вокруг нас. Он быстро замирает и вдруг взлетает снова, колет и обжигает ноги.
Мы долго остаемся у воды, строим окруженный рвом замок, украшаем его ракушками, перо заменяет нам флаг, морские водоросли — траву; двустворчатые раковины — перекидной мост. Меган полностью поглощена работой, но когда поднимающийся прилив идет в атаку на наше создание, размывая все защитные укрепления, у нее начинается истерика.
— Нет! — кричит она, яростно копая, чтобы направить воду в другое русло.
Но море побеждает, сглаживая и холмики песка, и каналы между ними. Она стоит и смотрит на развалины. Она так светилась радостью, и вот вся живость моментально исчезла, и она опять кажется усталой и бледной. Поворачивается к морю спиной.
— Дурацкое море, — говорит она и направляется обратно к дороге.
Смотрю на песчаные дюны, тянущиеся вдоль берега, беру ее за руку, которая оказывается холодной и мокрой. Я дрожу уже довольно давно, но ей, казалось, все это время было не холодно.
— Посмотри, — говорю я, указывая на дюны. — Если мы туда дойдем, то сможем укрыться от ветра.
Кажется, дюны ее заинтересовали, и она подчиняется.
— А почему трава на берегу?
— Это песчаные дюны. Так всегда бывает, на них обычно растет трава. Думаю, потому они и дюны, что на них растет трава.
Как раз в тот момент, когда мы подходим к дюнам, блестящий солнечный луч прорезает тучи. От этого все становится заманчиво прекрасным. Мы находим в центре местечко пониже; здесь нам теплее и уютнее.
— Мы сможем построить другой замок? — спрашивает Меган.
Я качаю головой:
— Здесь слишком сыпучий песок.
— Нет, не сыпучий.
— Что ж, попробуй, — говорю я.
Какое-то время она медленно копает, накладывая песок в ведерко. Потом переворачивает ведерко вверх дном, стучит по нему лопаткой и поднимает. Песок струится вниз.
— Дурацкий песок, — говорит она и с силой пинает ведерко.
— Зато мы можем выкопать норку, — говорю я.
— И кто только захочет выкапывать дурацкую норку?
Если она скажет «дурацкий» еще раз, мне придется уйти. Делаю вдох, глотаю воздух и берусь за лопату.
— Давай я покажу тебе.
Начинаю копать, и когда она понимает, что норка может быть действительно большая и выкопать ее довольно просто, она присоединяется ко мне.
Какое-то время мы копаем, вытаскивая кусочки древесины, банки из-под кока-колы, ракушки, сухие водоросли, и раскладываем все это в отдельные кучки.
— Почему здесь деревяшки?
— Может, это от кораблей, которые утонули и разбились на части, а может, кто-то принес из дома, чтобы приготовить барбекю.
— Что такое барбекю?
Неужели она действительно не знает или только притворяется?
— Знаешь, это когда ты готовишь мясо, сосиски и всякие другие продукты вне дома.
Она кивает и продолжает копать. Через некоторое время она снимает пальтишко, а затем и ботинки с носками. Я раскладываю их на островках, освещенных изменчивым солнцем в надежде, что они подсохнут. Но проходит немного времени, и она валится от усталости.
— Мне очень жарко, — говорит она.
— Когда перестаешь копать, нужно надевать пальто, — говорю я. — Иначе тебе опять будет холодно.
Она смотрит на меня сбоку, и я вновь стараюсь понять, когда она говорит правду, а когда притворяется.
— Мне жарко, — опять говорит она. — Я думала, что мы будем есть мороженое.
— Хорошая мысль. Надевай ботинки с носками, и мы за ним отправимся.
— Не хочу идти. Я побуду здесь. Ты принеси.
— Тебе придется пойти со мной.
— Нет.
Ее решительность меня останавливает. Как будто она умеет разрушать логические связи в моем сознании, и это мешает мне ясно мыслить. И как же заставить ребенка делать то, чего он не хочет?
— Пожалуйста, — говорю я.
— Нет.
Здесь довольно тепло, своего рода укрытие от ветра; она не сможет уйти далеко за то время, пока я куплю мороженое, и я сразу увижу, если она выйдет на дорогу.
— Хорошо, — говорю я. — Я скоро вернусь.
Беру кошелек и вылезаю из нашей ложбины. Холодный ветер так и срывает мое пальто. В воздухе появляются капли дождя, которые, смешиваясь с песком, больно бьют по ногам.
Переходя дорогу с мороженым в руках, я вспоминаю свои каникулы с братьями. Отец не ездил к морю, поэтому несколько лет мы были там без него. Помню, как Адриан следил за всеми, как спали в домике на колесах, как Мартин, который был гораздо терпеливее остальных, учил меня плавать; помню, как Джейк и Пол приносили рыбу с чипсами, а потом спорили, кому положено больше.
Не могу найти ложбину. Исходила дюны вдоль и поперек, стараюсь не поддаваться панике, злясь на себя за то, что плохо запомнила дорогу:
— Меган! — кричу я.
Ответа нет. Я кружу то там, то здесь, стараясь найти что-то знакомое: кучку перьев, дюну, что повыше других, или ту, на которой больше травы. Снова зову. И вновь нет ответа.
И вдруг, совсем неожиданно, натыкаюсь на сумку со всеми нашими вещами.
— Меган! — кричу я, но ее и здесь нет.
Стою спокойно, стараясь дышать ровнее.
— Меган!
Ветер теперь задувает и в ложбину и рвет в клочья мой голос.
Заглядываю в нашу норку и замечаю слабое движение. Делаю шаг вперед и с облегчением вздыхаю. Она в пещерке, поэтому я и не могла ее разглядеть.
— Меган, — говорю я, стараясь оставаться спокойной. — Почему ты не отвечала, когда я звала тебя?
Она не узнает меня, не оборачивается. Я наклоняюсь, и ко мне поднимается струйка дыма. Она собрала все кусочки дерева, сложила их в кучку шалашиком и разожгла костер. Она забыла обо всем, что творится вокруг. Лицо ее восхищенно-сосредоточенное, так как все ее внимание сконцентрировано на огне. Она затерялась в другом мире, совсем непохожем на этот, в мире фантастических пламенных форм, где существует одна она, и я там неуместна.
Огромные капли дождя начинают падать на песок и создавать на нем странные плоские узоры.
