Я сдаюсь, меня охватывает невероятная легкость. Смотрю, как Мартин готовит кофе, каким-то образом его огромные пальцы становятся аккуратными и точными, справляясь с гранулами, точно зная, сколько их следует отмерить.
Мы слышим, как скрипнула и захлопнулась входная дверь.
Джеймс поднимает глаза.
— Пол, — говорит отец. — Он сказал, что к этому времени вернется.
— Нужно позвонить Адриану и Джейку? — спрашивает Мартин.
— Нет, — говорит отец. — Они могут подождать. С Китти все в порядке — а это самое главное.
Джеймс так ничего и не говорит. Он снова садится рядом со мной. Он не улыбается, но смотрит на меня, и мне кажется, что он собирает каждую капельку энергии, которая ему подвластна, и переливает ее в меня. И как могла я когда-то не посвятить его в свои планы?
Отец идет к двери.
— Пол! — зовет он. Но ответа нет. — Странно, — говорит он. — Как это можно не зайти и не поздороваться?
— Думаю, он зайдет, когда захочет, — говорит Джеймс.
Отец открывает было рот, чтобы возразить Джеймсу, но вдруг вспоминает:
— А еда! Что же мы будем есть? Китайская еда, рыба с чипсами, яйца, бекон, сосиски, сыр для тостов…
В коридоре слышны шаги, и входит Пол.
— Привет, Китти, — говорит он невозмутимо. — Рад, что с тобой все в порядке.
Я не отвечаю. Не могу придумать, что сказать.
— Есть что-нибудь поесть? — говорит он, заглядывая в хлебницу. — И куда это весь хлеб подевался?
— В холодильнике, — говорит отец.
— Не густо. Сходить в магазин?
— Да, — говорит отец.
— Между прочим, вы оставили дверь незапертой. Кто угодно мог войти. Так нельзя.
— Так ты идешь в магазин? — спрашивает отец. — Мы все умираем от голода. Правда, Китти?
Я пытаюсь кивнуть, но не уверена, выполняет ли моя голова именно это движение.
— Отлично. Я иду в китайский магазин. Хорошо?
— Здорово, — говорит Мартин.
— Деньги давай, — говорит Пол отцу.
Я сижу, наблюдая за ними, и мне трудно поверить, что мы все взрослые, даже среднего возраста. У Пола волосы стали выпадать и на макушке совсем поредели, у Мартина живот стал явно великоват, отцу приходится надеть очки, чтобы сосчитать деньги, вынутые из кармана. Но иерархия осталась прежней. Отец — во главе, братья — все те же мальчишки.
— Выше нос, — говорит Пол, беря деньги.
— Возьми что-нибудь эдакое… — говорит отец. — Пару бутылок вина.
— Не думаю, что этого хватит на вино.
— Поторопись, Пол. Мы голодны. Потом разберемся с деньгами.
Пол идет к двери.
— Вернусь через полчаса, — говорит он и уходит, звеня ключами от машины.
Однако тотчас же возвращается.
— Вы не чувствуете запаха гари? — говорит он.
При открытой двери ощущается сильный запах. Когда мы поднимаемся и выходим в холл, к нашей тревоге добавляется неистовый, нервно пульсирующий, пронзительный звон пожарной сигнализации.
Меган, думаю я. Меган и спички. Значит, она пришла сюда за мной, прошла через открытую входную дверь, сама пробралась наверх по лестнице, нашла заброшенную комнату, соорудила гору из стульев, кроватей, простынь, полотенец, всего-всего, и пустила в дело спички.
— Меган! — кричу я и бегу вверх по лестнице.
Джеймс со мной, за мной, каким-то образом ему удается не отставать при его хромоте. Он догадался, думаю я.
Где остальные, я не знаю.
— Меган! — вновь кричу я, пока мы несемся по ступенькам, открываем двери на втором этаже, проверяем спальню, ванную, бежим дальше по скрипучему полу и вверх по винтовой лестнице в мастерскую отца. А мне уже слышно, как потрескивает костер, уютно так потрескивает, и я знаю, что Меган там, наверху блаженства, жжет спички в папиной студии. Она создает свой собственный тайный, завораживающий мир.
Я останавливаюсь у открытой двери. В центре комнаты гора всевозможных вещей — сложенный Меган шалашик — охвачена огнем. Здесь и отцовский мольберт, и холсты, и красно-черное покрывало с дивана, и книги с журналами. Однако это всего лишь костер, пока еще контролируемый. Меган в дальнем углу, сидит на подоконнике, смотрит на огонь пристально и спокойно, не осознавая опасности происходящего. Внизу надрывается пожарная сигнализация, от этого голова у меня раскалывается и более или менее связанные мысли никак не могут в ней удержаться.
— Меган! — кричу я. Внезапно звук собственного голоса застревает у меня в горле, и я осознаю, что костер гораздо больше, чем мне показалось поначалу.
Внезапно взгляд Меган, пересекая комнату, останавливается на мне, она как бы просыпается ото сна, и выражение ее лица меняется. Теперь она выглядит растерянной, ошеломленной, зачарованность уступила место страху. Звуки пожарной сигнализации и самого пламени перекрыли все остальные звуки. Мне нужно добраться до нее, пока еще не поздно. Она смотрит на меня, не мигая, рот ее то открывается, то закрывается, и я понимаю, что она зовет меня. Сейчас я ей нужна. И я здесь.
Джеймс и Мартин кричат за моей спиной.
— Воды… — слышу я, — одеяла… — Но для всего этого сейчас нет времени.
Я беру у двери один из больших чистых холстов и пользуюсь им в качестве прикрытия. Мне нужно обойти вокруг и добраться до Меган, пока огонь не стал слишком сильным. Кто-то сзади, пытаясь удержать меня, цепляется мне за кофту. Мне слышны голоса, но я не понимаю, что говорят. Я выпутываюсь из кофты, оставив ее в протянутых ко мне руках. Теперь, освободившись, я шаг за шагом продвигаюсь по краю комнаты, держа перед собой защищающий меня от жара холст.
— Я иду! — кричу я Меган. — Я иду! — Мне самой себя не слышно. Моего голоса не существует — я могу кричать только беззвучно.
Кажется, что время разрослось и растянулось, как часы у Дали, и секунда стала часом, минута — тысячей часов, и мне стало казаться, что я иду через комнату уже целую вечность. Мне видны языки пламени за холстом: они разрослись во что-то нереальное. Они и впереди меня, и с обеих сторон, и их рев, их вздымающаяся сила кажутся более завораживающими, нежели опасными. Все, когда-либо существовавшие в природе цвета собрались здесь, в этой комнате: красные и синие, желтые и оранжевые, фиолетовые и зеленые, малиновые и коричневые, черные и белые — все они прыгают друг через друга, ведут борьбу за господство; их опасное очарование вьет вокруг меня прекрасные, сложные узоры.
Я прожила всю свою жизнь, прошла весь этот сложный путь, чтобы оказаться здесь. Это и есть мой единственный, лишенный какого бы то ни было эгоизма поступок; это мой выбор в пользу жизни ребенка. И ничто иное.
Я обошла все это огромное пламя, горящее в центре комнаты, и дошла-таки до наблюдавшей за мной сверху Меган. Китти — такая неприспособленная к самым обыденным жизненным мелочам, оказавшаяся неспособной не только завести собственного ребенка, но и присматривать за чужими, — вдруг оказалась бесстрашной. Китти — героиня, спасающая ребенка. Я смотрю со стороны на себя саму, затаптывающую огонь ногами, выхватывающую из угла еще одну картину, чтобы попытаться ею сбить языки пламени пока они не распространятся дальше. Но я сошла с ума. Огонь слишком силен. Я опоздала. Мольберт в центре уже неузнаваем, он проглочен ненасытным огненным чудовищем, которое теперь разрастается вширь, направляясь ко мне и Меган — в одном конце и к Мартину с Джеймсом — в другом конце комнаты.
Меган на подоконнике сжалась в плотный комочек.
