фотограф быстро передавал ассистенту, а сам переходил к другой камере. Так проходила работа в студии. И все это ради одного удачного кадра. Иногда работал вентилятор, направленный на мои волосы. Использовались и другие ухищрения.
Малоун оторвал руку от листа.
— Что-то не так? — спросила она.
— Для меня чем меньше вы будете двигаться, тем лучше. Иначе портрет получится неудачный, и ваш супруг останется недоволен.
— А разговаривать мне разрешается? Фотографы, например, очень не любили, когда я начинала болтать.
— Сколько угодно. — Малоун сделал еще несколько штрихов угольным карандашом, затем вырвал лист из альбома и положил на стол.
— Неудачный? — встревожилась Сиена. — Я слишком много двигалась?
— Для начала годится. — Малоун взял альбом и начал новый эскиз. — Я ведь сейчас только изучаю натуру. Придется сделать много эскизов, чтобы прочувствовать вас насквозь.
— Много — это сколько?
— Несколько десятков.
— Фотографы, с которыми я работала, иногда делали за сеанс больше сотни кадров.
— У меня это займет больше времени.
Сиена улыбнулась.
— Вот так, — обрадовался Малоун. — Замечательно. Постарайтесь подольше сохранить это выражение.
Глава 7
— Мадам, вы не желаете пообедать?
Малоун повернул голову. В дверях стояла горничная в переднике.
— Так рано?
— Месье, уже почти два.
Малоун смутился. Стол позади него был завален эскизами.
— Я так заработался, — сказал он, обращаясь к Сиене, — что даже не смотрел на часы. Вы, должно быть, измучились.
Она сидела на стуле.
— Немного. Но с вами было так интересно беседовать. — Сиена посмотрела на горничную: — Спасибо. Мы сейчас придем.
— Интересно?
Щурясь от яркого солнца, Малоун последовал за Сиеной на террасу. Содержание их разговора вспоминалось смутно.
— Я уже очень давно ни с кем так долго не разговаривала. — Сиена села за стол и кивнула горничной, чтобы та подавала.
— Конечно, ваш муж так занят, — предположил Малоун.
Сиена промолчала, но у нее были такие глаза, что ему стало ясно: с Белласаром у нее долгих бесед не бывает.
— Вы действительно никогда не видели своего отца?
Вопрос этот застал Чейза врасплох. Только через секунду он сообразил, о чем идет речь.
Сиена смутилась:
— Не отвечайте, если вам неприятно.
— Отчего же. Можно поговорить и об этом. Дело в том, что... — Малоун сделал паузу. — Моя мать пила. И у нее была куча любовников. Так что претендентов на роль моего отца было много.
— У конюшни вы упомянули что-то о своем дедушке.
— Отец матери. Первое время она постоянно перевозила меня из штата в штат, куда следовала за очередным сожителем. А потом дедушка забрал меня к себе. Именно у него на ферме я начал впервые рисовать.
Малоун замолк и сосредоточился на еде.
— Поздравляю, превосходная работа, — раздался голос Белласара.
Сиена вздрогнула.
— Вы видели эскизы? — спросил Малоун.
— Да. — Белласар сел на стул неподалеку от столика. — И они мне кажутся весьма многообещающими. Любой может служить основой для превосходного портрета.
— Маловероятно. К сожалению, эскизы первого дня работы редко бывают удачными. Придется еще немало перепортить бумаги.
— Но признайтесь, в основе все равно лежит первое впечатление. А потом вы просто что-то додумываете.
— Пожалуй.
— Я рад, что мы сходимся во мнениях. И посмотрите, как хороша моя жена. Неужели так трудно воплотить на холсте такую красоту?
— Смотря как к этому подходить, — сказал Малоун. — Ваша супруга прекрасна, это верно. Но в ее красоте — сотни разнообразных граней. А поскольку я не собираюсь писать сто портретов, то мне нужно определить, какая из этих граней наиболее полно отражает ее сущность.
Сиена продолжала есть, не поднимая головы. Белласар улыбнулся.
— Извини нас, дорогая, за то, что мы говорим о тебе в третьем лице. — Он повернулся к Малоуну: — Начинать было не трудно?
— Напротив. Я предвижу, что работа над портретом будет чрезвычайно интересной.
— Замечательно, — оживился Белласар. — Давайте надеяться, что все так и будет продолжаться.
Глава 8
Для Малоуна определенно все так и продолжалось. Шли дни, похожие друг на друга как близнецы. Каждое утро он делал зарядку у бассейна, одновременно наблюдая за вертолетной площадкой и Монастырем. Если бы не это, он бы предпочел бег трусцой. Затем с верховой прогулки возвращалась Сиена, и они шли завтракать, а потом работать. Он не забывал осведомляться, не устала ли она, предлагал закончить пораньше, но Сиена неизменно отказывалась, желая продолжить сеанс. В пять они расставались, но он знал, что увидит ее снова на коктейле в семь.
Белласар неукоснительно придерживался этой рутины — коктейль (хотя сам пил овощной сок) и затем ужин (всегда в вечерних костюмах). Малоун тщетно надеялся, что увидит еще кого-нибудь из приглашенных. Хотя бы того незнакомца, который прибыл на вертолете в то первое утро, обнимался с Белласаром, а потом так нервничал при разгрузке ящиков. Несколько раз Малоун видел его выходящим из Монастыря, но в замке этот человек никогда не появлялся.
Иногда в своей спальне Малоун находил какую-нибудь книжку, обязательно старинную, — первое издание чуть ли не столетней давности, чтобы за ужином поговорить о ней с Белласаром. Одним из сочинений был трактат Гоббса «Левиафан»[6], написанный в 1651 году, в котором утверждалось, что война — это естественное состояние человечества и что диктатура — единственный способ достичь мира. Белласар разглагольствовал о том, что нужно и должно снабжать репрессивные режимы оружием, поскольку иначе подданные этих режимов вцепятся друг другу в горло. Таким образом, диктаторы спасают тысячи жизней. А что бы они делали без торговцев оружием!
Сиена во время подобных разговоров не произносила ни слова, затем ужин заканчивался, и Малоун поднимался по шикарной лестнице к себе на второй этаж. Порой его охватывало отчаяние — дни идут, а никаких серьезных наблюдений не сделано. К Сиене тоже никак не подберешься. И при этом торопиться нельзя, можно все испортить. Наутро он просыпался, преисполненный решимости сегодня достичь каких-то ощутимых результатов. Но день шел к концу, а дело с мертвой точки так и не сдвигалось. Резких движений нельзя было предпринимать ни в коем случае. Благодушие Белласара было всего лишь ширмой. Малоун чувствовал за собой постоянное наблюдение. Стоит сделать хотя бы один неверный шаг...
Работа над портретом его по-настоящему увлекла. Во время сеансов он забывал обо всем на свете и потому наверняка пропускал что-то важное, происходящее в Монастыре. Но иначе было нельзя.
