Так что, если тебя ужалит скорпион, как ты поступишь: будешь носиться кругами и вопить или попытаешься сообразить, что тебе делать? Вот в чем загвоздка. Мало ли что может с человеком случиться помимо его воли, но уж если оно случается, от тебя зависит, как себя вести. Ничего нельзя делать бессмысленно. Ты сначала узнаешь факты, а потом — как с ними бороться. И первое без второго никому не нужно. Это верная смерть.
Пока он говорил, колонна перегруппировывалась. Сержант скакал вдоль колонны, отдавая команды. Старик поднял руку, чтобы Прентис не садился в седло, а дослушал. Теперь он умолк и взглянул на него. Затем резко отвернулся, схватился здоровой рукой за луку седла, вставил ногу в стремя и оседлал лошадь.
— Спасибо, что помог с седлом. — Он пришпорил лошадь и поскакал вперед.
Прентис смотрел, как он скачет, не сразу сообразив, что он отстал от колонны. Кавалеристы удивленно смотрели на него. Он вскочил в седло и направился к ним.
— Черт возьми, — сказал поджидавший его сержант. — Сроду не видел, чтобы он так долго с кем- нибудь говорил.
Глава 58
Они прошли ущельем между двумя скалами, и через годы он вспомнил об этом, когда колонна из Колумбуса, преследуемая мексиканскими федеральными войсками, протискивалась через точно такое же ущелье и пробиралась к песчаной равнине. Когда ущелье закончилось, кавалерия в панике рассеялась, а вокруг него засвистели пули. Он почти ожидал, что сейчас увидит реку, плодородную долину, простирающуюся впереди, остров посреди реки. Но, конечно, никакой реки не было, как не было и долины, только песчаная впадина, по которой они двигались, и хотя на миг у него появилось чувство, что он уже был здесь и все будет в точности, как тогда, оно прошло так же быстро, как возникло, и бой оказался совсем другим. Но то было в другое время и в другой стране. То была река Арикари в восточном Колорадо, а клочок суши посреди реки вскоре стал называться островом Бич ера; шел 1868 год.
Их было пятьдесят человек. Они уже десять дней, как покинули свою базу в Форт-Уолласе, Канзас, и шли налегке форсированным маршем по следам индейцев. Индейцы, в основном сиу, шейенны или арапахо, достаточно насмотрелись, как белые отнимают у них землю, и теперь наносили ответный удар, нападая на повозки и поселения, на пересадочные станции, на ранчо, короче говоря, на все, что им встречалось на пути. Потом, быстро нанеся удар и убегая, они разделялись на маленькие группы и рассеивались по долине, так что преследовать их было безнадежно. К таким военным действиям армия, три года назад воевавшая в гражданской войне, не привыкла. Приученные к ведению крупных сражений со сложной тактикой, войска ожидали в фортах, пока не приходило сообщение о налете, а потом снаряжали основательную экспедицию. Нагруженные снаряжением и припасами, они двигались так медленно, что у них не было никаких шансов кого-либо поймать.
Эти войска были частью так называемой Дивизии Миссури, во главе которой стоял Шеридан, а он, в свою очередь, подчинялся Шерману. Оба были генералами союзных войск в гражданскую войну, чьи имена стали синонимами террора — первый сеял его в долине Шенандоа в Виргинии, а второй на юго-восточном пути через Джорджию. Но все равно они не сразу додумались применить такую же тактику против индейцев. Однако налеты становились все более жестокими, а привычная тактика явно не работала в здешних условиях, и они наконец приняли решение не дожидаться, пока индейцы нападут снова, а выступить и самим напасть на индейцев, выслав маленькие отряды из пятидесяти легко вооруженных, быстро передвигающихся людей, целью которых было выследить индейцев и принудить их к сражению. В тот день, шестнадцатого сентября 1868 года, одна из групп двигалась именно с такой целью.
Они уже несколько дней выискивали следы. Сначала попадались редкие колеи, оброненные вещи или кострища, потом следы стали появляться все чаще, затем их стало намного больше. После полудня им уже не надо было специально искать их. Трава впереди была примята и затоптана справа налево на протяжении двухсот ярдов.
— Похоже, — сказал один разведчик, — тут прошли люди из нескольких поселков.
Командовал отрядом майор Джордж А. Форсит. Он был бригадным генералом союзной армии у Шеридана, но после гражданской войны его понизили до майора, а армию расформировали. Он понимал, что, если сейчас не выдвинуться, шансов получить более высокий чин больше не будет, и вел себя соответственно. Обеспокоенный предполагаемым количеством индейцев, один из разведчиков предложил повернуть назад.
— Вы шли в армию, чтобы драться с индейцами или нет? — рявкнул майор и приказал колонне двигаться вперед.
Но он не был ни глупым, ни самонадеянным. Он знал свое дело и принял все предосторожности, выслав вперед дозорных, чтобы осмотреть дорогу; солдаты тем не менее чувствовали тревогу. Долина тянулась и тянулась, след вел их вперед. Он подождал, пока вернулись разведчики. Потом, взглянув на заходящее солнце, он принял решение, повел колонну к реке и они разбили лагерь.
Календару всегда казалось забавным, что он оказался в этом отряде благодаря самому высшему командованию — генералу Шерману. После Саванны он остался в армии Шермана не столько для того, чтобы разыскать людей, убивших его семью, хотя он продолжал надеяться на это, сколько из обычного здравого смысла. Южане проигрывали. Сомнений в этом не было. То, что делал Шерман в Джорджии, а Шеридан в Виргинии, ясно показывало, что если Юг будет продолжать сражаться, Север не просто разгромит его, а уничтожит, сотрет с лица земли. От Конфедерации только и осталось, что Вирджиния и обе Каролины. Шерман двигался по направлению к Каролинам. Грант и Шеридан прикрывали генерала Ли с флангов в Виргинии. Меньше всего мальчику-южанину хотелось бы оказаться в одиночестве или в армии южан, особенно такому мальчику, как он, верному только своей семье и дому, а не государству или Югу. Так или иначе, его семья не имела рабов, и если бы победители не трогали его и его домашних, ему было бы все равно, кто выиграет войну.
Календар выбрал северян, разыгрывая теперь роль беззащитного сиротки, взывая к чувству вины, хотя и не рассказывал подробностей о гибели его семьи, так как боялся, что ему не поверят. В основном он держался Райерсона, ходил за ним всюду, отчасти потому, что больше никто ему так не сочувствовал, а отчасти потому, что с самого начала рассказал ему, какой он одинокий, и сделал, как он считал, взаимовыгодное предложение. Если офицер будет заботиться о нем, он, в свою очередь, будет помогать офицеру, делать для него все, что тому нужно: чистить сбрую, бегать на посылках, служить кем-то вроде ординарца. С любой точки зрения, это было и удобно, и нужно. Так и пошло. Через некоторое время они привыкли друг к другу. Майор занимался с ним, чтобы он избавился от южного акцента, давал ему читать книги, учил, как разговаривать в разных случаях, — например, выражение “взаимовыгодное предложение” принадлежало не Календару, а Райерсону, но тот быстро усвоил его, так же как и многие другие. (Отсюда и пошла его речь — смесь жаргона с литературным языком, на которой он и говорил с Прентисом.) Мальчишка был рад порисоваться, а майор охотно поощрял его. К началу весны его Положение стало надежным. Более того, он вел себя как северянин и говорил соответственно. Солдаты и забыли, как он среди них оказался. С ними Календар чувствовал себя в безопасности.
Потом, 9 апреля, в вербное воскресенье, Ли сдался. Война окончилась. Армия еще несколько месяцев просуществовала, а затем начала распадаться. “Мы едем домой”, — говорили солдаты. К сожалению, мальчику было некуда возвращаться. Он подумывал вернуться и предъявить права на землю своей семьи, но не стал этого делать. Как он будет ее пахать, не говоря уже о том, что он будет к ней постоянно привязан. Уже поползли слухи о союзных сборщиках налогов и о северных спекулянтах, которые завладевали всей землей, какой только могли. К тому же кончилась война или нет, он понимал, как его встретят жители Джорджии, пережившие поход Шермана, когда узнают, что он имел дело с людьми Шермана. Он мог скрыть, где он провел последние полгода, но, в конце концов, они бы все равно узнали. В четырнадцать лет, оказавшись в таком положении, он просто не знал, что ему делать. Он не отходил от Райерсона все время, пока майор готовился покинуть армию, делал приготовления, писал документы, провожал солдат. Потом от отряда почти ничего не осталось. Солдаты были переведены в другие отряды. Почти все было закончено. Однажды Райерсон вышел из палатки не в военной форме, а одетый в красную рубашку в клетку и довоенные брюки. На поясе висела офицерская кобура с револьвером, на ногах были офицерские ботинки. Экипировку дополняла рабочая шапка и подтяжки. На плече он нес пару переметных сум. В руке — саблю и ружье.
