Он кивнул мальчику, и у того замерло сердце, когда офицер подошел к лошади, которую он так часто для него седлал. Когда он садился на лошадь, мальчик стоял рядом и смотрел на него.
— Так куда же ты пойдешь? — спросил майор, опуская ружье и саблю в ножны.
— Не знаю, — ответил мальчик, пожав плечами. Он решил не подавать виду, что расстроен отъездом майора.
— Может быть, поедешь со мной? — Он сказал это так непринужденно, что мальчик даже подумал, не ослышался ли он. Потом сердце у него подпрыгнуло, он почувствовал жар внутри и изо всех сил постарался сдержать свои чувства; Он снова пожал плечами и спросил:
— А куда?
— Я еще сам не знаю. Может быть, на запад. Одно ясно. Здесь делать нечего.
— А я думал, у вас семья в Нью-Йорке.
— Да, — ответил майор, глядя на него и медленно покачиваясь в седле. — Но я думаю, они обойдутся без меня. У меня же там не жена, а только сестра и ее дети. Мужа она потеряла на войне. Я думал вернуться и помочь ей, но мне кажется, я уже столько делал для других, что пора позаботиться и о себе. Ну, так что скажешь?
— Я думаю.
— Не очень-то долго думай, а то уеду, а ты останешься.
— А далеко на запад?
— Ты когда-нибудь видел Миссисипи? Он покачал головой.
— Ну, наверное, отправимся вниз по реке. Там найдем какую-нибудь землю. Тебя это не устраивает?
— А почему вы только сейчас меня об этом спросили?
— А я не был уверен, что хочу, чтобы ты остался со мной. А теперь уверен.
Мальчик взглянул на него и на миг задумался.
— Мне понадобится лошадь.
— Я тебе достану.
— Еще нужно другую одежду, может быть, ружье.
— Я найду.
— Зачем?
— Если бы я знал, то знал бы и почему так долго не звал тебя с собой. Так едешь или нет?
— Еду.
— Тогда порядок. — Майор протянул ему руку. Мальчик сначала не понял, что это означает. Потом до него дошло, и они обменялись рукопожатием. Сердце у него заколотилось еще отчаяннее, хотя он изо всех сил старался не подавать виду. Все равно он не смог сдержать такой широкой улыбки, что даже заболели глаза. Райерсон сидел в седле и тоже улыбался. Мальчик видел его как-то расплывчато: глаза затуманились, щеки стали мокрыми, во рту солоно. У него перехватило дыхание. В горле стоял ком, а большая рука осторожно сжимала его руку; в первый раз после гибели его семьи он стоял, глядя на майора, и плакал.
Они нашли землю, много земли, отправившись на северо-запад от Каролин через Теннесси и Кентукки, к Миссури и Сент-Луису. Они пересекли Миссисипи. Она была не такой, как он ожидал, не очень широкой и не слишком бурной, как было написано в книгах. Ему сказали, что такая она на юге, именно поэтому они и отправились этим путем, а не прямо на запад. И еще они хотели по возможности избежать последствий войны. Поначалу по пути встречались сожженные фермы и вытоптанные поля. Солдаты, теперь уже в рабочей одежде, шли по дороге. Иногда северяне с южанами вступали в рукопашную схватку. Но чаще всего они просто пялились друг на друга, переругивались, а потом, приосанившись, шли в разные стороны.
Они избегали городов, располагались на привалы в лесу, где стреляли дичь, а иногда подрабатывали на полях за еду и одежду. Денег ни у кого не было. Чем дальше они уходили, тем меньше встречали прямых напоминаний о войне, прохожие порой улыбались, фермеры останавливались поговорить с ними. Люди жили своей жизнью, но все равно они почувствовали себя далеко от войны только в Сент-Луисе. Важный центр союзного тыла во время войны, он остался непострадавшим и процветал, являясь воротами на запад: там строились дома, было полно людей. Они прибыли туда поздней осенью, когда уже холодало; остались на зиму, работая на стройке, а ушли ранней весной, нанявшись охотниками. Это у них здорово получалось. Календар только в этом и знал толк да еще хорошо разбирался в лошадях. Охотились на буйволов, коз, оленей и всякую другую дичь. Так они добрались до Колорадо. Выйдя оттуда, они двинулись на север, год работали помощниками погонщиков скота в Вайоминге. И, наконец, записались в кавалерию, что казалось самым простым. Райерсон помог Календару солгать насчет возраста — к тому времени ему было шестнадцать, но выглядел он на все двадцать. Обман удался без труда.
Теперь они стояли вместе с военным лагерем в долине Колорадо и смотрели на другой берег реки, на густую длинную траву и далекие пологие холмы. Солнце садилось слева от них, становясь все больше и заливая окрестности ярко-желтым светом. Они посмотрели на реку. Русло казалось широким — как им представлялось, около двух сотен ярдов. В это время года река была не очень полноводной, вода поднялась только на половину русла, оба берега были песчаными, а посредине находился остров — короткий и узкий, заросший кустарником и вербой. Они повернулись и стали смотреть назад, на линию гор и на то ущелье, сквозь которое им пришлось пробираться; оно было совсем близко. Календар с Райерсоном раскинули руки и вдыхали прохладный чистый воздух. Их взгляды встретились, и они поняли друг друга без слов. Место им не нравилось.
Они почувствовали это почти сразу: здесь встречались такие места, откуда хотелось побыстрее уйти. Непонятно, почему возникало такое чувство, само место выглядело обыкновенно, дурной славы о нем не ходило, просто начинало беспокоить какое-то смутное, неприятное ощущение, что оставаться здесь не следует. Пытаясь это понять, они сравнивали это с полюсами двух магнитов. В одних местах чувствуешь себя как дома, в других нет, и если это так, то лучше уходить. Они знали, что, как правило, ведут себя слишком осторожно, но всегда слушали свой внутренний голос.
Именно такое беспокойное чувство возникло сейчас. В этой местности не было ничего непривлекательного. Собственно говоря, она была по-своему красива. Правда, впереди простиралась открытая равнина, но они много раз разбивали лагерь на открытой равнине. Поблизости были индейцы, но они не раз останавливались и рядом с индейцами, а сейчас ничего не говорило о том, что индейцы на них охотятся. И вообще, куда им было деваться? Лошадям нужна вода. В горах подходящего места нет. Здесь было лучшее из того, что они могли отыскать. Может быть, в этом все дело? Слишком уж здесь хорошо; и индейцы, прекрасно знающие местность, сразу поймут, что их преследователи именно здесь разбили лагерь. Сейчас они уже ничего не могли сделать. Солнце почти село. Некуда деваться. Придется оставаться здесь.
Тем не менее, они проверили свое оружие, положили рядом с собой и расстелили одеяла. Майор Форсит не разрешил разжигать костров, выставил дополнительный дозор, расположил лошадей поближе к людям. Он не паниковал, а просто проявлял осторожность. Но несмотря ни на что некоторые солдаты казались встревоженными. Раскладывая на земле седло и одеяло, Календар наблюдал за ними. Они проверяли свои пистолеты и ружья точно так же, как он сам и Райерсон, щелкали затворами, чтобы убедиться, что они полностью заряжены, и клали оружие рядом. Почти никто не разговаривал. Некоторые обменивались односложными репликами. Те, что прискакали сюда первыми, казались наиболее встревоженными. Он обернулся и увидел, что Райерсон не сводит с него глаз, и снова они поняли друг друга без слов. Если это чувствовали не только они, значит, на самом деле что-то не так. Они растянулись под одеялами и стали ждать; потом встали в караул, продолжая ждать, затем их сменили, и они задремали. Вскоре после рассвета их разбудило гиканье. Какой-то миг они лежали, не. сразу проснувшись. Потом услышали выстрелы, выбрались из-под одеял, схватили ружья и побежали на выстрелы. Восемь всадников съезжали с пологого холма, направляясь к лошадям. Часовые открыли огонь. Один всадник упал. Другой схватился за руку, но продолжал приближаться. Календар и Райерсон тоже открыли огонь, потом к ним присоединились остальные. Упал еще один всадник, шестеро уцелевших повернули налево и поскакали назад.
— По коням! — скомандовал майор. — Черт побери, уходим отсюда!
Позади шестерых индейцев, на вершине пологого холма, к которой они возвращались, по обоим берегам реки стояла цепь индейцев, сосчитать которых не было времени. Шестеро кавалеристов с ружьями наготове
