обследование, подошла бы любая фамилия. Так нет, на медицинской карте, которую держит в руках врач, стоит мое настоящее имя. Понятно, что они должны оберегать псевдоним Дона Колтона. Но мне и не обязательно было им пользоваться. Я мог бы взять любое имя. А так, когда моя настоящая фамилия стоит на бланке обследования, кто угодно может путем сравнения «увязать» меня с
Врач закончил рассматривать снимок и повернулся к нему.
— Хорошие новости. Площадь повреждения значительно сократилась, мистер Бьюкенен.
Если он хоть еще один раз меня так назовет, я не знаю, что с ним сделаю.
— И нет ничего, что указывало бы на неврологическое поражение. Дрожь в правой руке у вас прекратилась. Я склонен думать, что этот симптом был связан с раной плеча.
— А головная боль?
— После контузии головная боль может мучить еще очень долго. Она меня не беспокоит.
— Понятно, ведь болит-то не у вас.
Врач никак не реагировал на эту потугу сострить.
— Я могу выписать вам что-нибудь обезболивающее, если хотите.
— Что-нибудь с этикеткой, где написано: «Воздержитесь от вождения автомобиля и работы с тяжелыми механизмами на время лечения данным препаратом»?
— Правильно.
— Спасибо, но я лучше продолжу принимать аспирин, — возразил Бьюкенен.
— Как хотите. Приходите снова через неделю, скажем, второго ноября, и я обследую вас повторно. До тех пор будьте осторожны. Не стукнитесь еще раз головой. Если будут проблемы, дайте мне знать.
Проблемы? Таких проблем, как у меня, тебе не решить.
9
10
— Вы не хотите сказать мне, что происходит? — спросил Бьюкенен, когда они ехали по шоссе Литтл Ривер, на обратном пути из Фэрфакса в Александрию. День стоял пасмурный, конец октября, и ветровое стекло было усеяно брызгами моросящего осеннего дождя.
Называющий себя Аланом человек взглянул на него, потом снова уставился перед собой, следя за уличным движением. Теперь он включил «дворники».
— Я не совсем понимаю, о чем вы говорите.
— Почему меня расконспирировали?
Изморось перешла в настоящий дождь, и Алан включил обогрев ветрового стекла.
— Расконспирировали? Почему вы так думаете?
Бьюкенен пристально смотрел на него.
Человек по имени Алан включил передние фары.
— Не осталось уже почти ничего, — заметил Бьюкенен, — чем вы могли бы заняться и уклониться от ответа на вопрос. Что вы собираетесь делать теперь? Включите рацию и будете прыгать с одной станции на другую или приткнетесь к бровке и начнете менять масло?
— О чем вы говорите, Бьюкенен?
— Об этом самом. О моем имени. Впервые за восемь лет люди употребляют его открыто. Меня намеренно компрометируют. Почему?
— Я говорил вам вчера вечером. Вам пора отдохнуть.
— Это не оправдывает нарушения основных правил.
— Бросьте, у доктора есть допуск.
— В таком нарушении не было никакой необходимости, — настаивал Бьюкенен. — Ему совершенно необязательно знать, кто я такой, чтобы исследовать томографический снимок. И он упомянул рану на плече, хотя не осматривал это плечо, и я ему об этом не говорил. Что еще ему сказали такого, о чем ему знать было не обязательно? Может, о том, как я получил эту рану?
— Разумеется, нет.
— Ну конечно. Еще бы. Меня не просто отправляют отдохнуть. Я не просто в запаснике. Меня выводят из игры. Я прав?
Человек по имени Алан перешел на полосу обгона.
— Я задал вам вопрос. Меня выводят из игры, так?
— Ничто не длится вечно, Бьюкенен.
— Перестаньте называть меня так.
— А
Голова у Бьюкенена раскалывалась. Ответить ему было нечего.
— Агент с вашим талантом и опытом мог бы принести массу пользы в качестве наставника, — сказал Алан.
Бьюкенен молчал.
— Вы что, намеревались всю жизнь работать секретным агентом?
— Никогда об этом не думал.
— Ну да, — поднял брови Алан. — Что-то не верится.
— Я сказал это в буквальном смысле. Я действительно никогда об этом не думал. Никогда не думал дальше того, что я делал и кем я был во время каждого конкретного задания. Если, работая в условиях секретности, начинаешь планировать свой выход на пенсию, то неизбежно делаешь ошибки. Забываешь, кем ты должен быть. Выходишь из роли. А это самый верный способ не дожить до пресловутой пенсии.
— Ну, так подумайте об этом сейчас.
Голова у Бьюкенена болела все сильнее и сильнее.
— Почему со мной так поступают? Я ничего не запорол. В том, что случилось, нет никакой моей вины. Я все отлично залатал. Операция не сорвалась.
— Но могла сорваться, не так ли?
— Даже если и так, то все равно не по моей вине.
— Мы не обсуждаем, кто и в чем виноват. Мы говорим о том, что случилось или не случилось и что
— То, что я еще жив, доказывает, насколько я хорош. Я не заслуживаю такого отношения.
Дождь усилился, забарабанил по крыше автомобиля. «Дворники» на ветровом стекле задвигались чаще.
— Вы когда-нибудь видели свое досье?
Превозмогая боль, Бьюкенен покачал головой.
— Хотите посмотреть?
— Нет.
— Ваш психологический портрет многое проясняет.
— Мне это неинтересно.
— У вас так называемый «диссоциативный тип личности».
— Говорю вам, это мне неинтересно.
Алан вновь перестроился в другой ряд и не снижал скорости, несмотря на дождь.
— Хоть я и не психолог, но ваше досье мне понятно. Вы не нравитесь самому себе и делаете все возможное, чтобы не заглядывать внутрь своего «я». Вы отождествляете себя с людьми и предметами, которые вас окружают. Вы перевоплощаетесь. Вы… диссоциируетесь.
Бьюкенен смотрел, нахмурившись, перед собой, на расплывчатое за завесой дождя уличное движение.
— В обычном обществе такое состояние было бы минусом, — продолжал Алан. — Но те, кто вас обучал, поняли, какое сокровище у них в руках, когда их компьютер в ответ на запрос остановил свой выбор на вас. В средней школе вы уже проявляли талант — или, лучше было бы сказать, неодолимую тягу — к лицедейству. В Беннинге и Брэгге ваши спецназовские командиры давали блестящие отзывы о вашем