Дрыщ сказал:
— Думаешь, он неспроста заставил тебя ждать?
— Не знаю. Просто странно все это. Это ж по его настоянию я битых три часа просидел на «Лоботрясе» как раз в то время, когда Дауни позвонили похитители и Зой передала им деньги.
— Он полицейский.
— Ну и что с того?
— Власти любят, чтобы их слушались. Нравится им показывать, кто в доме хозяин.
— Некогда мне мускулами играть. Я вчера полдня по его милости в участке проторчал. Хватит с меня, устал я вечно кого-то ждать. Действовать пора.
— Ну и отлично, — оживился Дрыщ. — Если ничего не происходит, нужно самому чуток подсуетиться.
— Подсуетиться, значит? В каком же направлении?
— У тебя ведь судно. Не хочешь испробовать его на плаву?
И вот я уже за штурвалом, мотор урчит, Дрыщ отдает швартовые. И как я раньше до этого не додумался? Скорее уж выйти в море, то-то суденышко резво побежит по волнам. Я даже не знал, куда мы поплывем, лишь бы мчаться на полных парусах и гнать, ни о чем не думая, авось верная мыслишка наклюнется. А не наклюнется — так и что ж: устал я баклуши бить.
Кинув взгляд на берег, я увидел парнишку-гида, который куда-то направлялся в компании нескольких сорванцов. Он приметил меня, и я помахал ему рукой. Паренек мигом отделился от компании и рванул к пристани.
— Здорово, Большак. Твоя, что ли, лодка-то будет?
— Ага, моя. Как тебе?
— Красавица. Покататься решил?
— Само собой. Хочешь с нами?
В мгновение ока Никсон оказался на борту. Взвился по трапу на капитанский мостик и встал рядышком, возле штурвала. Мы как раз выруливали с причала.
— Надолго отплываете? — спросил паренек.
— Да нет.
— А то мне назад через два часа. Как штык. Надо на Эльютеру смотаться, тетушке помочь.
— До тех пор сто раз оборотимся. Хотел только посмотреть, как судно в открытом море себя чувствует, вспомнить былое, — сказал я. — Будешь тетушке по огороду помогать?
— Ага, как запрягут, так запаришься до седьмого пота, — посетовал Никсон. — Вы ананасы съели?
Фрукты лежали целехонькие на камбузе. Я попросил мальчишку спуститься за ними, и он вернулся вместе с Дрыщом. Тот был при оружии — со своим неизменным ножичком. Пока мы неторопливо шли к главному фарватеру, индеец с толком накромсал ананасы и подал нам обтекающие соком ломтики. В жизни такой вкуснятины не пробовал. Никсон получил заслуженную благодарность.
— Если хотите, на обратном пути еще пару штук занесу, — с готовностью предложил он.
— Хочу, — ответил я.
Мы как раз подходили к фарватеру, когда по радио передали штормовой сигнал: три гудка — и объявили:
— Из Майами передает Национальная служба оповещения об ураганах.
Я прибавил громкость. Сколько себя помню, мы всегда слушали сводки о приближении циклонов; у меня уже образовалась некая теория насчет дикторов, которые эти сводки читают. Такое чувство, что у них там целая династия — вроде как семейство Кэрей в спортивных новостях. Причем читают всегда таким простецким голосом, будто дядюшка с соседней фермы: хочешь не хочешь, а внушают доверие. Им бы не штормовые предупреждения объявлять, а рассказывать о ценах на сою или про нашествие хлопковых долгоносиков. Наверное, что-то в этом есть: чтобы люди раньше времени не пугались и не паниковали.
— В один час по полудню на координатах тридцать семь градусов и шесть минут северной широты и восемьдесят два градуса и две минуты восточной долготы был засечен тропический циклон Курт. Это приблизительно в двухстах морских милях к востоку — юго-востоку от острова Гранд-Тюрк. Сила ветра в эпицентре достигает шестидесяти пяти миль в час, то есть почти ураганной силы. По прогнозам специалистов, при проходе через теплые течения циклон усилится. В настоящее время он идет строго на запад со скоростью пятнадцати миль в час, и если сохранит прежний курс, то пройдет гораздо южнее Багамских островов и американского побережья и всей мощью обрушится на Кубу. Следующую сводку мы передадим в пять часов вечера по восточному поясному времени.
Я убавил громкость и взглянул на Дрыща:
— Ну что, позвонить им, сказать, что ошиблись?
— Незачем, — ответил тот. — Сами скоро узнают.
Глава 40
Мы резво мчались по заливу: пронеслись мимо Северной Эльютеры, миновали дальнюю оконечность Харбор-Айленда. С подветренной стороны подошли к Манн-Кей, где со стороны Атлантики на нас гнало высокие накаты. Умница «Лоботряс» весело резал волну. Здорово было плыть на старом добром суденышке и самому стоять за штурвалом.
Выискивая на навигационной карте банки и отмели, я наткнулся на зеленую кляксу под названием Французское Бухло. Поднял глаза, вгляделся в горизонт — так и есть, прямо по курсу лежал чуть поднятый над окружающими рифами остров в форме блюдца. Я открыл дроссель и полным ходом припустил к суше.
Пока мы обсуждали, как половчее обойти банку Слепого Моряка, на мостик украдкой пробрался Никсон и сказал:
— Держим курс на Французское Бухло?
— Да, думал заскочить туда перекусить, — сказал я. — Хорошее местечко?
Паренек покачал головой:
— Знать не знаю: не был там никогда.
Только теперь мне припомнились слова Педерсона, который рассказывал про этот остров — мол, здесь установлен неформальный апартеид.
— В принципе можно и не причаливать, — сказал я мальчишке.
— Да нет, я бы с удовольствием, — ответил он. — Если вы рядом, так никто ко мне придираться не будет.
На карте была обозначена небольшая гавань. Она располагалась на южной оконечности острова в единственном населенном пункте под названием Блаунстон. Дрыщ вцепился в бинокль, взгромоздился на форштевень и, высматривая буи, указывал нам путь. Фарватер был узок, едва-едва разминуться двум ботам. Один раз я отвлекся — рассматривал что-то на карте — и чуть не сел на мель: чуток царапнуло днище. Я резко крутанул штурвал, и положение было спасено.
С моря Блаунстон казался заштатным городишком, вблизи же впечатление только усиливалось. Здешняя гавань была тесна, мелка и не изобиловала искусственными барьерами, которые защищали бы ее от штормов. Зато здесь имелся массивный цементный док, как и на Харбор-Айленде. На этом, впрочем, сходство заканчивалось. Тут не было милых глазу, словно игрушечных, домиков пастельных расцветок с жестяными крышами, которые украшают берег Харбор-Айленда. Здесь не гуляли почтенные тетушку с зонтиками, не хлопали на ветру паруса рыбацких лодок. Улицы пустынны. Блеклые шлакобетонные домики покрыты побелкой, да и то не все. Кое-где виднелись остовы недостроенных домов, зияющие пустыми глазницами окон и поросшие сорной травой. Ничто не привлекало глаз, не было изюминки, которая манила бы сюда. За два с половиной века местные жители даже не попытались хоть чем-то скрасить унылое однообразие окружающего ландшафта: чахлые деревца цепляются за железные опоры, повсюду рытвины и острые известковые глыбы. Царство запустения и всеобщей апатии.
